— Вот это да! Какую деваху я себе в соседки надыбал. Ай да Алексей…
Шуре было приятно видеть его восхищенное удивление. Но она старалась оставаться строгой.
— Я готова.
Алексей надел чистую светлую рубашку, джинсы и тоже преобразился. Еще бы револьвер на пояс, мокасины, ковбойскую шляпу — и айда на голливудские съемки.
До ресторана между девятым и восьмым топать пять вагонов. На каблуках для такого перехода Шуре потребовалось мужество. Кроме дребезжащих вагонных сцепок путь баррикадировали мешки, ящики и узлы. Узбеки везли на русские рынки недозрелые груши, томаты и зеленую редьку. Из купе торчали ковры, коробки от телевизоров. По проходам бегали дети — офицерские семьи меняли места дислокации.
После спертого мешочного плацкарта ресторан казался хрустальным замком. Плоская, как вобла, официантка с подрисованным помятым лицом пьющей женщины заканчивала готовить столики. Шура и Алексей пришли первыми. Официантка протянула меню, но сразу предупредила, что ничего из указанного там на самом деле на кухне нет. Оставшись без права выбора, Алексей заказал дежурный бефстроганов, бутылку коньяка, коробку конфет и лимон.
Поезд нагонял упущенное стоянкой в степи время. Вагон болтало на стыках, и Алексей с трудом разлил коньяк. Приятное алкогольное тепло тихо расходилось в груди. Несмотря на изрядные добавки чая и портвейна, в напитке кое-что от коньяка сохранилось. Алексей сидел и восторженно разглядывал Шуру.
— Чего уставился? — строго спросила Шура, с трудом удерживая серьезность.
— Красивая ты, — ответил Алексей, не отводя взгляда.
— Если ты год без бабы живешь, тебе любая Баба Яга красавицей покажется. Ишь, разгулялся… У тебя что, денег куры не клюют?
— Год зря работал? — Алексей закурил и добавил:
— Тратить на себя много не умею…
— Такой видный мужик и один? — Шура спросила как будто между делом, но ждала ответа напряженно.
— Хочешь мою биографию узнать? — Алексей искал подтверждения интереса к своей персоне.
— Время есть, почему не послушать…
— Шура, не обидишься, если я прямо скажу, что думаю?
— Если не обидишь, не обижусь.
— Давай вместе слезем с поезда на Волге.
Зачем нам дальше ехать?! — Алексей со свистом затянул «Беломор».
— Как это слезем? 1ы спятил? — Шура ожидала чего угодно, но не такого напора.
— Слезем и все. Работа везде найдется.
Деньги у меня есть. С жильем устроимся.
— Ты серьезно? — Шура тянула время, чтобы собраться с мыслями.
— Ты не думай, я не уголовник. За мной плохих хвостов нет. Только я не совсем свободный. Должен тебе сразу сказать. У меня под Краснодаром два парня у сестры. Мне их взять придется…
— Еще чего закажете? — спросила плоская официантка и, получив отрицательный ответ, поджала губы и ушла на кухню.
— О чем ты мне толкуешь? — спросила Шура.
— Два сына у меня. Старшему три, младшему — полтора года. Вот такой довес по жизни имеется.
— А куда мать их подевалась?
— С моим братом сбежала. Два с половиной года назад из экспедиции вернулся — дети у сестры, жены нет. Потом письмо прислала… — Алексей разлил коньяк по рюмкам, свою махнул залпом. — Ты не думай, мальчишки хорошие, не шпана. Белобрысые, на меня похожи.
— А про Шуру ничего узнать не хочешь?
Может, я змея подколодная? Оберу тебя до нитки и тоже смоюсь, как твоя… — Шура отвернулась к окну.
— Захочешь — расскажешь. А на змею ты не тянешь. И Бог два раза наказать не может.
Я за прежние грехи рассчитался… Давай выпьем, — Алексей потянулся рюмкой к Шуре, — выпьем за нашу новую жизнь…
— Ишь, какой быстрый! Я что, тебе согласие дала? — Шура возмущенно вскинула бровь.
— Моих пацанов испугалась? — Алексей стукнул рюмкой Шурину и, не дожидаясь, выпил. Шура тоже медленно влила в себя алкоголь и стала смотреть в окно. Там продолжала тянуться ровная, как доска, степь.
«Знал бы он, кого с собой в жизнь приглашает, — думала она. — За ним плохих хвостов нет. А за мной? С другой стороны, судьба второй раз такой шанс не выдаст. И дети. Своих не рожу, хоть чужих помогу вырастить. Я же баба, должна материнскую ласку, Богом заказанную, в мир отдать».
— Чего замолчала? Все-таки обиделась? — тихо спросил Алексей. — Давай начистоту. Не нравлюсь я тебе? Закроем разговор и баста.
— Почему не нравишься? Я бы тебя сразу к чертям собачьим послала. Раз сижу с тобой, значит ничего…
— Тогда давай по рюмке за новую жизнь и пошли вещи собирать.
— Ты сейчас напился, потом протрезвеешь и за голову схватишься, — зацепила Шура.
— Я от трех рюмок?! Обижаешь… Девушка, рассчитайте нас.
В проходе между вагонами Алексей сзади обнял Шуру и притянул к себе. Она обернулась, нашла его губы.
— Вон где надумали?! — удивилась щекастая проводница, непонятно как оказавшаяся за три вагона. — Дайте пройти. У меня скоро станция.
Алексей вытащил на платформу вещи. Затем вывел за руку-Шуру. Обнял ее, и Они так стояли, прижавшись друг к другу, пока поезд ждал, а рядом входили и выходили пассажиры. Из окон вагона на них глазели бывшие попутчики. Щекастая проводница стояла у дверей, с видом глубокого неодобрения отвернув от них свою мощную тушу. Потом поезд тронулся. Перрон опустел, а они все продолжали стоять, словно боялись, что это случайное соединение в большом и чужом мире может внезапно нарушиться и они вновь останутся каждый со своим одиночеством. Поезд обернулся маленьким длинным червячком. Вдали под ним прогремели стыки моста. Под мостом текла великая русская река, загаженная нефтью, запертая плотинами, но полноводная и мощная, несущая корабли и новые надежды.
3
На четвертом этаже дома на Фрунзенской набережной на подоконнике сидел рыжий сибирский кот Фауст. Голубыми влажными глазами Фауст смотрел на чертово колесо. Колесо крутило кабины в Парке культуры имени Горького на другой стороне Москвы-реки. В отличие от других котов Фауст мог считать себя полиглотом. Он знал три языка: родной — кошачий, немецкий и теперь русский. Немецкий Фауст начал понемногу забывать. Предки Фауста всегда жили в Берлине в семьях больших военных чинов. Прапрапрадедушка Фауста имел в хозяевах адмирала фон Дица и, таким образом, считался не последним котом в Третьем рейхе. Вместе с полуразрушенным домом предок Фауста перешел к советскому генералу Прянишникову, одному из заместителей коменданта низложенного Берлина. Рыжих сибирских котят советские военачальники стали дарить друг другу. Подполковнику Аксенову юного Фауста принес в день рождения дочек-тройняшек его заместитель капитан Сотин. Девочки тут же принялись изливать на неокрепшего Фауста свою любовь. Эта любовь, троекратно умноженная на каждую из тройняшек, могла стоить котенку жизни. Поэтому Марфу Ильиничну, бабушку малюток, Фауст по праву считал своей спасительницей. На Фрунзенской набережной Фауст чувствовал себя превосходно. Дух старой генеральской квартиры создавал коту генетический комфорт.
