— Я согласен, — без особого оптимизма сообщил Гриша.
— Тогда и я согласна, — улыбнулась Таня.
— Когда в загс? — загорелся молодой Ерожин.
— Паспорт при тебе? — ; поинтересовалась Назарова.
— Дома, — ответил молодой человек.
— Давай беги за паспортом, и через час встречаемся у загса.
— Танька, ты просто чудо! Бегу. — Гриша быстро нашел все свои вещи и через минуту скатился с лестницы.
Таня сбросила халатик, подошла к зеркалу, осмотрела себя со всех сторон, затем открыла шкаф, достала серый выходной костюмчик и ушла с ним в ванную. Через десять минут, подкрашенная и нарядная, она подошла к телефону, набрала питерский номер и сообщила родителям, что выходит замуж и намерена перебираться в Москву.
— Не волнуйтесь, я все продумала. Перед свадьбой приедете знакомиться с его родителями и обсудите, как нам помочь с жильем в столице.
— Ты его хоть любишь? — поинтересовалась мама.
— Он меня любит. Для брака это гораздо важнее, — ответила Назарова и, положив трубку, надела шубу.
Таня с замужеством торопилась не случайно. Она чувствовала, что последнее свидание с Петром Григорьевичем не прошло для ее женского организма бесследно.
33
Самолет из Самары по расписанию Должен был приземлиться в шестнадцать пятьдесят.
Глеб подрулил к стоянке возле аэровокзала ровно в шестнадцать. Молодой человек боялся опоздать, потому что шеф договорился о важной встрече и несколько раз повторил Михееву, чтобы тот приезжал заранее. До половины пятого Михеев сидел в машине и слушал радио. В багажнике «Сааба» лежал небольшой чемоданчик с его вещами на случай, если сегодня же придется отправляться в Пятигорск. Глеб сделал музыку тише и стал думать о Любе. Молодая жена рассказала ему, что, возможно, Петр Григорьевич с Надей переедут в новую квартиру. Тогда у помощника появится шанс выкупить в рассрочку жилье шефа в Чертаново. Михееву эта идея очень понравилась, но молодой человек пока не понимал, сколько может заработать. О деньгах он с Ерожиным ни разу не говорил Да и о чем говорить, когда он еще совсем ничему не научился. Работа сыщика Михееву очень нравилась, но, видя возможности шефа, Глеб догадывался, что пройдет много лет, прежде чем он достаточно поднатореет в сыскной деятельности.
Михеев спросил Любу, не стоит ли поискать другую работу, чтобы им стало легче материально, но жена об этом даже слышать не хотела.
Ноги у Глеба затекли, и сидеть в машине надоело Когда стрелки часов на панели показали шестнадцать тридцать, он направился в зал.
В шестнадцать пятьдесят самолет из Самары не прилетел. Не прилетел он и в семнадцать, но лишь в семнадцать десять на табло появилась информация о задержке рейса. Глеб пошел в буфет, взял себе булку с сосиской и чашку черного кофе. Он не успел пообедать, и живот сводило от голода.
Глеб проглотил бутерброд и заказал второй.
Часы показали половину шестого, а объявления о посадке самарского рейса по-прежнему не прозвучало. Разделавшись с булками и кофе, Глеб не почувствовал, что закусил, но оставаться в буфете не рискнул. Решил обратиться к администратору. Но возле окна с надписью «Информация» собралась толпа, и Михеев вернулся к табло. Ничего нового он там не увидел. Оставалось только ждать.
Петр Григорьевич с пластырем на лбу появился без трех минут шесть. Не говоря ни слова, он кивнул помощнику и побежал к машине. Михеев хотел сесть за руль, но Ерожин указал ему на место пассажира и за руль уселся сам. До Москвы они домчались за двенадцать минут. Трасса от Домодедова имела несколько рядов и позволяла выжимать двести.
— Но в самом городе пришлось тянуться от светофора к светофору. Ерожин злился и гнал машину в любую щель, которая возникала на дороге. В Москве царил час пик, и пробиться к центру без задержек не смог даже подполковник. На Тверскую они въехали без пяти семь вечера. Бросив машину под ответственность Глеба, Петр Григорьевич кинулся к служебному входу концертного зала, но охрана его остановила.
— Да, Гоги Абашидзе распорядился провести Ерожина в его комнату. Но сейчас маэстро должен выходить на сцену, и Петру Григорьевичу придется ждать перерыва, — все это подполковнику сообщил молодой администратор, дежуривший вместе с охраной при входе.
Закончив свой монолог, администратор вручил Ерожину листок с номером кресла, который давал владельцу право присутствовать на концерте. Из служебных помещений Ерожина провели прямо в зал. Его место находилось в самой середине партера, в третьем ряду.
Подполковник сел и огляделся. Рядом с ним замер мужчина с большим лысоватым черепом. Лицо мужчины сыщику показалось знакомым. Потом он понял, что не раз видел этого деятеля на телевизионном экране. Но припомнить, кто его сосед и чем занимается, Ерожин не смог. Таких знакомых общественных лиц сыщик в зале увидел немало. Дамы красовались в вечерних платьях и источали ароматы парижских парфюмерных концернов. На коленях многие держали букеты или одиночные цветы. В основном это были розы. Ерожин отметил не один десяток настоящих красавиц.
Покончив с изучением публики, сыщик посмотрел на сцену. Зал был переполнен, а сцена пустовала. Подполковник взглянул на часы.
Стрелки перевалили за семь вечера. По афишам, которые он успел разглядеть в коридоре, концерт должен уже начаться. Да и сам пианист по телефону назвал это же время.
Неожиданно публика оживилась. На сцене появились девочки в балетных пачках с огромными бантами в косичках. Они выбежали парами и вынесли три корзины великолепных роз. Юные создания установили розы на самом краю сцены, напряженно улыбнулись и замерли в поклоне. Ерожин успел рассмотреть лица малышек. Щеки их были напудрены, а глазки подведены тушью. Под одобрительные возгласы публики крошки скрылись за кулисами, Минут пять над креслами стоял тихий гул. В партере переговаривались, предвкушая удовольствие. Казалось, весь зал был пропитан торжественным ожиданием. Петр Григорьевич впервые попал на концерт симфонической музыки. Он иногда с удовольствием слушал ее по радио, особенно в машине во время долгих поездок. Но в концерт ни разу не ходил. Ему даже трудно было представить себя, покупающего билет в консерваторию.
«Надо бы о Надей, сходить», — подумал Петр Григорьевич. Публика и обстановка в зале ему нравились.
Прошло еще минут пять. В партере раздались редкие хлопки. Затем их стало больше, и они стали громче. Через несколько минут зал уже гремел овацией. Потом к аплодисментам добавились голоса.
Ерожин прислушался и понял, что зал скандирует имя Абашидзе. Люди хлопали в ладоши и кричали: «Гоги! Гоги! Гоги!»
Шло время, а на сцену никто не выходил.
Торжественное ожидание сменилось недоуменными возгласами и ворчанием. Наконец на сцене появился человек в черном костюме и перекошенном галстуке. Он как-то бочком подошел к микрофону и, заикаясь, сказал:
— Ува-ж-аемые дамы и г-г-г-господа. По техниче-че-че-ским причинам концерт состояться не может. Д-д-деньги за билеты вам вернут в наших кассах и кас-с-сах города в течение те-те-текущей недели.
В зале затопали, засвистели. Ерожин услышал крики: «Сволочи!» Сам не осознавая, что делает, он вдруг, расталкивая публику, сорвался с места и, не обращая внимания на брань и угрозы, помчался к той двери, через которую его вывели на сцену. В служебном коридоре царило смятение, бегали какие-то люди, что-то кричали. Петр Григорьевич выхватил из кармана удостоверение подполковника милиции и, подойдя к одному из перепуганных сотрудников, приказал, чтобы его проводили в комнату Гоги Абашидзе. Ерожина
