Из машины выскочил водитель и распахнул перед ним дверцу. Сопровождающие Квадрата мужики уселись сзади. Слава взглянул на водителя и сжался. Это был тот самый хам, которого он тянул за ухо. После странной встречи на Кузнецком мосту Гоша Березин привез старшего лейтенанта Синицы-на в Гороховский переулок. Саша Лебедев по-хозяйски расположился на кухне писательской квартиры и пил кофе.
— Тебе со сливками, или ну их? — поинтересовался он у Славы.
— Со сливками, — не отреагировав на фразу из анекдота, попросил этот.
— Что-то ты больно серьезен, — покачал головой Лебедев. — Видно, тебя возле Лубянки трахнули по полной программе.
Слава подробно рассказал капитану о своей встрече. Саша посерьезнел.
— Не люблю я пересекаться с этой конторой. Ой как не люблю. Он так и сказал — «влип»?
— Так и сказал. Мне кажется, он догадывается, кто застрелил Каребина.
— Слава машинально взял нож, намазал хлеб маслом и отрезал сыра. — Ты в магазин ходил?
— Зачем? Нам разрешили пользоваться холодильником, а там жратвы навалом, —, усмехнулся Лебедев. — Не смущайся, это нам за охрану в качестве слабой платы. Все равно продукты вечно не лежат…
— Саша, у меня к тебе просьба. — Синицын полез во внутренний карман и достал дискету. — Спрячь ее у себя понадежнее. Это роман Каребина. Роман Тоня распечатала, и я его сейчас штудирую. Но если текст случайно пропадет, останется только эта дискета. Компьютер они успели изуродовать.
Лебедев взял дискету, засунул ее себе в нагрудный карман и застегнул на молнию:
— Что, острая вещь?
— Пока не дочитал, сказать не могу. Но там фигурирует один известный деятель — Святослав Стерн. О нем писатель и наводил справки в ФСБ.
— «Жизнь с доброй улыбкой»… Читал я эту «библию», когда увлекался сектантством, — вспомнил капитан. — Разных обществ Стерна по всей стране, дальнему и ближнему зарубежью еще и сейчас полно. Закончишь роман, дай мне. С удовольствием полистаю.
— Это что, религиозные секты? — Слава обрадовался, что старший друг имеет представление о теме.
— Не совсем. Что-то между Сенрике и обществами культуры. Но почитатели Стерна держат его за Бога.
— Скажи, а когда этот Стерн умер? Ведь все это нафталин?
Лебедев задумался.
— Точно не помню, но старик был крепкий и жил долго. По-моему, дожил до конца войны и еще жил лет десять…
— Очень любопытно, — буркнул себе под нос Слава и набрал телефон режиссера.
— Эраст Митрофанович, здравствуйте. Вас беспокоит следователь Синицын из районного отдела внутренних дел. Я расследую гибель писателя Каребина и хотел бы с вами встретиться. Можно сегодня? Спасибо. — Он положил трубку и встал.
— Что, покидаешь друга? — проворчал Лебедев. — Я тут целый день сидеть не могу. Ты потом навести Электрика, пусть выделит нам помощь по дежурству в квартире и даст наружку. Кстати, я одну дискетку все же нашел. Будешь в отделе, погляди, что на ней. А этот компьютер можно отнести на помойку.
Эраст Митрофанович Переверцев принял старшего лейтенанта в своем кабинете.
В театре полным ходом шел ремонт, и в кабинете режиссера тоже работали маляры.
Слава поморщился от сильного запаха краски, покосился на рабочих и, пожав руку Переверцева, сел в кресло.
— Совершенно некстати Олег Иванович это сделал, — обыденным тоном пожаловался режиссер.
— Скорее это с ним сделали, — поправил старший лейтенант.
— Детали важны для ваших дел, а для моих значения не имеют, — возразил его собеседник. — Человека нет, и пьесы, за которую мы заплатили, тоже нет. Теперь денежки театру даются кровушкой. Вот закончу ремонт — и ни копейки на постановку. Дай Бог актерам немного выплатить. Они и так два месяца без зарплаты. Строители все средства слизывают, как корова языком. Зал до последнего не давал рушить. Мы в нем не только сами играем, но и в аренду сдаем. Без зала одни убытки.
Слава не перебивал служителя муз. Он терпеливо дождался конца монолога, из которого никакой дельной информации не получил, и попросил режиссера рассказать подробнее о накладке с пьесой.
— Ну что тут рассказывать? Я имел один экземпляр. Второй лежал в бухгалтерии, приколотый к договору. По нему и деньги выплатили. Свой экземпляр я вернул автору для небольших доработок. Мы подробно оговорили каждый эпизод, и ему надо было дописать немного диалогов. Не потому, что они были слабы, а просто мне для режиссерской работы их кое-где не хватало. Олег унес пьесу, и мы договорились, что он через два-три дня вернет ее с доработками. Сейчас точно не помню, ну, кажется, пятого или шестого июня. У меня совсем из головы вылетело, что именно на эти числа мы театр полностью отдаем в аренду. Олег пришел, а в здании чужие люди. Но он человек непрактического склада, взял и оставил пьесу, чтобы мне ее передали. И все — пьеса с концами. Пока мы перезванивались, с ним это и случилось. Я бросился в бухгалтерию, и там пьесы тоже нет. Договор на месте, а пьеса улетучилась. Ремонт… Тут столько всего пропало. Я к вдове!
Должен же у него экземпляр остаться. Она мямлит что-то и молчит. Прости меня, Господи, но как такой умный человек с такой идиоткой жил?!
Слава пропустил последнее замечание мимо ушей:
— Да, Эраст Митрофанович, положение и впрямь неприятное. Я вас попрошу в трех словах пересказать содержание пьесы. Ведь вы ее читали?
— Смеетесь, молодой человек! Я выложил за нее полторы тысячи долларов. Не выложил — с мясом оторвал от театра… А вы спрашиваете, читал ли я пьесу. Я ее всю помню, но не дословно, конечно. Поэтому не хочу записывать по памяти. Могу наврать. А портить автора грех. Очень уж язык у Олега силен.
— Пожалуйста, перескажите коротко содержание, — напомнил о своей просьбе следователь.
— Пьесу эту, как я понимаю, Каребин писал параллельно с новым романом.
Называется она «ГУРУ». Занимательная история о том, как один деятель превратил себя в Бога. О сектантстве пьеса. Представляете, как это сейчас актуально?!
— И ее герой Святослав Стерн? — предположил Синицын.
— Да, Стерн, — подтвердил режиссер. — Это как взрыв бомбы. С ним до сих пор носятся, словно с писаной торбой, а он на поверку оказался платный агент ОГПУ.
— Спасибо, Михаил Митрофанович, вы мне очень помогли. — Синицын пожал руку режиссеру и поднялся. — Только у меня к вам еще одна просьба.
— Если смогу… Да не красьте вы потолок этой блестящей дрянью! — неожиданно крикнул Переверцев малярам. — Потолок матовым должен быть. Что у вас, совсем вкус в заднице?! — И, обернувшись к следователю, извинился:
— Глаз да глаз за ними. На минуту отвернешься — уже нагадят. Так о чем мы говорили?
— У меня к вам последняя просьба. Припомните число, когда Каребин принес пьесу, и название организации, арендовавшей театр в тот день, — попросил следователь.
— Приблизительно пятого или шестого июня, но точно без нашего бухгалтера не скажу, а Галя будет только завтра. Позвоните мне часиков в одиннадцать и напомните. Иначе забуду. Столько в голове всякого мусора!
Синицын поблагодарил режиссера и поехал на службу. Грушина Слава застал на месте и, как ни странно, в добрейшем расположении духа. Подполковник, используя обеденное время, тянул пиво и посасывал воблу. Даже появление старшего лейтенанта не могло испортить ему настроение.
— С чем пожаловал, баламут? — благодушно поинтересовался он у подчиненного.
Слава доложил о беседе на Кузнецком мосту, попросил разрешения на засаду в квартире вдовы Каребина плюс людей для дежурства и наружного наблюдения. Грушин без всяких споров и комментариев
