Постоянно подкармливала из сострадания голодных писателей, которых и не думала печатать.
Она была настоящим человеком. Это, малыш, уже из другой жизни. Среди вашего поколения таких нет. И лишь одну слабость проявила Светлана — взяла в мужья красивого молодого самца. Вот и получила. — Керн замолчала, отвернулась к окну и незаметно смахнула слезу.
— Муж Рачевской намного ее моложе? — нарушил паузу старший лейтенант.
— Васик? На двадцать лет. Гнусная сволочь!
Синицын вздрогнул, потому что Керн подкрепила свое восклицание ударом клюки о паркет.
— Не надо так волноваться, — попытался успокоить он женщину. — Васик худой и небольшого роста?
— Худой?! Откормленный хряк. Такого холуя прокормить не дешево. После того как она его вылечила от алкоголизма, жрал за семерых. Светка на него все деньги и тратила. Так ему новую машину захотелось! Света бы дала. Она, дуреха, от него была без ума и носилась с мужем, как с грудным младенцем. Да свободных средств и вправду нет. Светлана затеяла издавать Каребина большим тиражом. А сейчас это очень большие деньги. Я ее поддержала, а теперь жалею. Дала бы ему денег, осталась бы жива… — вздохнула Керн. — Да и романа, как и самого писателя, уже нет…
— Кстати, о романе. Каребин успел вам его передать?
— Он же его так и не закончил. Мы заключили договор с Каребиным по заявке, и он приложил к ней две главы. Писатель обещал Светлане принести первую часть, но я не знаю, успел ли. Света мне ничего не говорила.
— И вы заключили договор, не читая романа?
— Мы же, малыш, руку Олега Ивановича знали. Наше издательство выпустило три его книги, и я имела честь быть их редактором. Если бы не этот подонок, муженек Светланы, Васик, мы бы сработали еще много хороших книг.
— Спасибо, Софья Леонардовна. Я зафиксировал вашу точку зрения. Скажите, вы когда сегодня пришли в издательство?
— Я, малыш, всегда прихожу на работу в восемь, — гордо заявила главный редактор.
— Почему так рано? Обычно гуманитарные учреждения не начинают раньше десяти, — удивился Синицын.
— Я, малыш, с моими ногами и общей массой не могу передвигаться в толпе.
Поэтому ползу в метро, пока большинство горожан еще спит. А лишний час поработать в тишине — делу на пользу. Я рукописи домой не таскаю.
— Вы и сегодня пришли в восемь?
— Если быть точной, в восемь пятнадцать. Сегодня суббота, сутолока начинается позже.
— Что-нибудь необычное вас не встревожило? Мелочь какая-нибудь? Пустяк?
Постарайтесь припомнить.
Синицын не очень надеялся услышать нечто интересное, но Софья Леонардовна повела себя странно. Она неожиданно покраснела. Покраснела вся. Пунцовым сделалось ее лицо, шея и полные руки с огромными кольцами на пальцах.
— Не хотелось бы говорить, неловко. Но раз ты, малыш, настаиваешь…
— Я же не из праздного любопытства, — ободрил женщину Синицын. Ему не очень нравилось обращение «малыш», но он решил не обращать на это внимания.
— Ну изволь. Обычно я прихожу раньше всех и первым делом иду в туалет.
После дороги мне необходимо привести себя в порядок. Я и сегодня пришла, поздоровалась с Гурьевичем, поднялась в свой кабинет и, оставив на столе сумочку и плитку шоколада, отправилась в туалет. Пробыла в нем минут десять, вернулась к себе, сумочка на месте, а шоколадки нет. Вот и вся история. Пустяк, но забавный. Может, тебе пригодится, виновато закончила свой рассказ мадам Керн.
— Вы охраннику об этом сказали?
Софья Леонардовна посмотрела на Синицына с изумлением.
— Малыш, как ты себе это представляешь?! Я докладываю Гурьевичу о том, что у меня сперли шоколадку, когда в помещении, кроме нас двоих, никого. Пропажа шоколадки — это же пустяк. В сумочке лежали деньги, золотой портсигар — я иногда покуриваю — все цело. Я грешным делом подумала, что охранник для внука шоколадку спер. У него внук симпатичный парень.
— Возможно, шоколадку спер убийца. Занятная подробность: киллер сладкоежка. Вы уверены, что у вас в кабинете больше ничего не пропало?
— Вроде нет, малыш… — Софья Леонардовна задумалась:
— Правда, инвентаризацию шкафов я не делала, но на первый взгляд ничего.
— Если заметите пропажу, обязательно сообщите. Вот мой телефон. — Синицын вручил мадам Керн визитку и, поблагодарив, помог ей подняться к себе в кабинет.
Опрос остальных сотрудников занял три часа. С главной редакторшей и охранником в момент убийства под крышей издательского особняка находилось девять человек, не считая самой Рачевской.
Светлана Михайловна вошла в свой кабинет в начале десятого. В девять двадцать Гурьевич выписал пропуск писателю Орлову. В десять ноль пять Орлов покинул здание, о чем у Гурьевича имелся документ. Пропуска на обратном пути посетители обязаны сдавать. В них отмечалось время их ухода.
После беседы с автором Рачевскую видели вне кабинета. Это подтвердили пятеро сотрудников. Труп директрисы обнаружила бухгалтерша Лида Смирнова, которая была вызвана Рачевской заранее на десять тридцать. Секретаршу Юлю, имеющую малолетнего сына, Рачевская по субботам не занимала. Смирнова миновала пустую приемную и постучала. Ответа не последовало. Она вошла в кабинет, увидела убитую и подняла крик. Гурьевич сразу запер помещение, проверил все комнаты. Посторонних при этом не обнаружил.
Когда следственная группа заканчивала работу, а тело убитой уже увезли, в приемную ворвался высокий молодой мужчина с гладким, немного оплывшим лицом пьющего человека. Синицын почему-то сразу догадался, что это Васик.
— Мама, что ты наделала?! — закричал он и, упав на ковер в приемной, забился в истерике.
Его пытались успокоить, усадили в кресло, но молодой человек был невменяем. Он только повторял: «Мама, на кого ты меня оставила?» — и трясся.
Вести с ним в таком состоянии беседу нечего было и думать. Лебедев вызвал врача, и Василия Николасвича Цыганкова — так полностью звучало имя Васика — увезли в клинику.
Вернувшись в отдел и доложив начальству о проделанной работе, Синицын с Лебедевым уселись в своей комнате, сварили крепкого кофе и, потягивая горьковатый напиток, потому что сахар закончился, а купить уже неделю забывали, стали подводить первые итоги дня.
— Как ты, Саша, думаешь, мужик может так классно притворяться? — спросил Синицын.
— Ты о чем? — не врубился капитан.
— О Васике, муже убитой. Толстуха, главный редактор, уверена, что именно он укокошил свою жену.
— Если притворялся, то в нем погиб гениальный артист. Кто он по профессии?
— Инженер-электрик. Но по специальности проработал всего три года, потом лет шесть пьянствовал. Рачевская вылечила его, и Василий Николасвич боялся расстаться с женой даже на день. — Синицын узнал об этом от бухгалтерши Лидии Смирновой. — Лида часто бывала по рабочим делам у Рачевской дома и была неплохо знакома с ее мужем.
— Так вот почему он называл ее мамой. Жалко парня. Похоже, смерть жены для него настоящая трагедия, посочувствовал Лебедев. —Не знаю, почему твоя толстуха так его невзлюбила.
— Люди часто субъективны, — мудро заметил Слава.
— Однако ты философ, — улыбнулся капитан и задал риторический вопрос:
— Так кто же убил Светлану Михайловну? — и с удивлением увидел, что Синицын бледнеет.
— Я, — прошептал Слава.
— Что — я? Тебе плохо, парень. Ты кофе перепил? — забеспокоился Саша.
— Я убил Рачевскую, — тихо, но твердо проговорил Синицын. Он внезапно вспомнил, как соврал радиодиве, чтобы от нее отвязаться, что рукопись романа Каребина в издательстве. И рассказал Лебедеву о странном визите яркой блондинки.
