выспаться, — зевнув, ответил Гувер и, попрощавшись с мадам Тоун, надел халат и отправился на кухню.
Овсянка, с которой он по лондонской привычке начинал день, уже стояла на столе. Сомерет не торопясь принялся за кашу. В отличие от многих, кто ест овсянку исключительно как лекарство, Гувер ее любил, но не любил, когда ему мешали завтракать. Поэтому на своего слугу, когда тот осмелился заглянуть в столовую, посмотрел сердито.
— Сэр, вас спрашивают какие-то люди. Кажется, из полиции и… — но договорить Гарри не успел.
Двое крепких мужиков в одинаковых плащах и шляпах отпихнули чернокожего и, подскочив к Гуверу, защелкнули наручники на его запястьях.
— Порядок, — удовлетворенно рявкнул один из копов, что был постарше.
— В чем дело? — возмутился любитель овсянки.
— Вы обвиняетесь в убийстве радиокомментатора и в шпионаже в пользу красной России, — радостно произнес тот, что был помоложе.
— Можно я доем? — спокойно попросил Гувер.
— Доешь, но в наручниках, — ухмыльнулся старший.
Гувер поблагодарил и принялся не спеша, ложку за ложкой, отправлять в рот кашу. Сообразив, что, глядя на его трапезу, копы расслабились от умиления, он внезапно рванул к раскрытому окну и прыгнул.
— Какой это этаж? — спросил молодой коп у напарника, заглядывая вниз.
— Тринадцатый.
— Несчастливое число, — многозначительно изрек молодой коп.
Старший коп не возражал.
Синицын заснул только под утро. До часу ночи он старательно выписывал имена из романа Каребина. Но люди и события, о которых там рассказывалось, имели столь солидный возраст, что перенести их в сегодня сознание молодого следователя отказывалось. «Что, если я схожу с ума?» — Эта поганая мысль являлась к Славе за вечер несколько раз.
Он встал, подошел к зеркалу, долго и внимательно разглядывал отражение. Но особых перемен в своей внешности не отметил. Глаза не бегали, глюки, если не считать странного появления седого мужчины в кабинете, его не беспокоили.
Молодой человек выглядел лишь несколько бледнее обычного. Но недавнее ранение, размолвка с Леной и работа эту бледность объясняли.
Тревогу у старшего лейтенанта вызывали чудеса, происходившие с ним в последнее время. В романе Каребина описывались мистические вещи. Хоть книга Олега Ивановича и называлась историческим романом, все же это была художественная литература, а значит, авторская фантазия имела право на существование. Все места, в которых Каребин описывал необъяснимые таинственные явления, старший лейтенант к ней и относил. Но приход седого мужчины и его слова, что имя убийцы надо искать в романе, ему не приснились. 'Меня здесь нет.
Только мой образ', — вспомнил он заявление этого типа. Синицын видел седого уже в третий раз. Первый в дверном глазке квартиры вдовы, второй — в окне пельменной, и вот сегодня. Если первую встречу еще можно с натяжкой назвать случайной, то две других никак.
После пельменной Седой загнал его в театр. Слава в этот день туда не собирался. В театре от бухгалтерши он узнал о сборище стерновцев пятого июня.
Застрелили писателя через неделю после него. А сборище происходило по случаю приезда внука Стерна Сергея Юльевича. Уж не он ли заказал Каребина и Рачевскую?
Если предположить, что пьесу прикарманил в театре Абакин, как скорее всего и было, то он вполне мог поделиться с почетным председателем своими опасениями.
Да, в театр Слава попал не по своей воле. Седой человек явно шел с ним на контакт. Но чего он добивается и какую роль играет в деле, Синицын пока уяснить не смог. Устав от умозаключений, к четырем ночи молодой человек наконец уснул.
В девять утра его разбудила мама.
— Пусик, у нас опять Маша, — сказала Вера Сергеевна каким-то обреченным тоном. Так говорят, когда соседи с верхнего этажа заливают квартиру в очередной раз.
Слава тер глаза и ничего не понимал. Посмотрев на часы, он только сообразил, что опаздывает на работу.
— У нас опять Маша, — повторила Вера Сергеевна.
Первое чувство, которое охватило Синицына спросонья, была ярость.
— Я не хочу ее видеть, мам, — застонал он.
— Она принесла сыр, сливки, кекс и собирается с нами завтракать, — вздохнула Вера Сергеевна.
— Гони ее в шею.
— Ну Пусик, как можно прогнать человека? Ведь у нее убили мужа, — развела руками мама. — И потом, ты же с ней провел ночь…
— Ладно, я пошел умываться.
Маша Баранова в легком ситцевом платьице ценой не меньше двухсот долларов, с новой короткой стрижкой и при жемчужных бусиках выглядела «простенько, но со вкусом». При виде Славы она виновато улыбнулась:
— Очень не люблю завтракать одна… А у вас так уютно.
— Я уже знаю, что ты не любишь одна спать, теперь выясняется, что и завтракать тоже, что еще ты не любишь делать одна? — мрачно поинтересовался Слава, усаживаясь за стол.
— Ты сердишься? Ну прости. Я знаю, что тебя ранили, и очень переживала. Не пришла в больницу потому, что Вера Сергеевна мне сказала про Лену. Я тебе даже пирог испекла… Пришлось съесть самой.
— Маша, объясни, что происходит? Мы знакомы по делу убийства твоего мужа.
Частным образом видеться с тобой до конца следствия я не имею права. Что тебе от меня надо? — не выдержал Синицын.
— Слава, но я же осталась одна…
— Может, мне лучше уйти? Вы сами объяснитесь? — Вера Сергеевна почувствовала себя лишней при этом разговоре.
— Ну что ты, мам? И не о чем нам объясняться. Я сказал тебе, что провел ночь с этой девушкой, но ты меня не так поняла. Между нами ничего не было. Маша попросила, чтобы я посидел рядом на постели, потому что ей страшно. Я и посидел. Вот и все дела.
— Господи, старая я дура! — всплеснула руками Вера Сергеевна. — Вот беда!
Машенька, у нас горе. Лена из-за тебя оставила Славу, — и женщина рассказала Маше о размолвке сына с невестой.
— Я лучше уйду. — Маша отодвинула чашку и собралась подняться.
— Нет уж, пришла завтракать, ешь свой сыр. Нечего тут обиды разводить, — приказным тоном остановил Слава гостью.
Маша послушно подвинула чашку назад.
— Хорошо, если ты просишь…
— Прошу, прошу, — пробурчал Синицын, быстро разделался с кофе, оставил дам и побежал на работу.
Проходя в свою комнату, он заметил сидящего в коридоре мужчину. Старшего лейтенанта поразила нездоровая бледность этого человека и его полный тоски взгляд. «Странный субъект», — подумал он и поспешил к себе. Слава боялся, что коллеги разойдутся, и он не сможет с ними посоветоваться. Но Лебедев с Геной ждали его и тоже пили кофе.
— Помирился? — вместо приветствия спросил Саша. Синицын промолчал. — Значит, нет, — заключил капитан.
