Мифогенная любовь каст, том 1

– Месяца два небось, а то и с лишним, – ответил Поручик и в качестве доказательства пнул сапогом водянистый осевший снег. – Видишь, весна на носу. Ты воздух понюхай.

В воздухе действительно присутствовало что-то особенное, какая-то трогательная расхлябанность, характерная для приближающейся весны.

– Весна. А что, блокаду прорвали? – спросил парторг.

– Прорвать – не прорвали, но Тихвинский плацдарм удержали. Немцы хотели второе кольцо блокады замкнуть, посадить Ленинград в железный мешок. Тогда бы все здесь умерли, наверное. Но не вышло. Вовремя ты Сладкого-то перещелкнул, а то бы он на город навалился. Все бы задушил собой, играючись.

– Значит, его имя – Сладкий, – задумчиво пробормотал парторг. В памяти коричневым пятнышком мелькнула бесформенная фигурка Верховного Божества, и сквознячок нежности пробежал по извилинам души.

– Ну, это мы так его называем, – пожал плечами Поручик. – Да хуй с ним, теперь про него можно забыть. Он теперь, как принято говорить, «выздоровевший». А еще говорят: «выписался». Одного мощного врага ты вывел из игры. Неплохо для начала. Правда, сам чуть было не загремел – а все из-за того, что не вовремя Советочку подключил. Враг тебя сразу засек, и тут же ты прилип к нему – так и втемяшились вместе в его Исконное. Пусть это будет тебе, Дунай, уроком – впредь будь осторожнее.

– А как в городе-то? Как люди?

– Держатся как-то из последних сил. После того как ты врага увел, полегче им чуток стало. По Ладоге удалось подвозить кой-чего. Но теперь снова хуже будет. – Поручик посмотрел на липкий снег под ногами. – Ладога таять начнет. Весна будет тяжелая. Да еще ваш брат большевичок людей побоку пускает. Пока люди с голодухи мрут, товарищ Жданов в своем кабинете манговый сок пьет и цыплячьими котлетами балуется, а подчиненные его тем временем себе девчонок присматривают,

– Завязывай, атаман, беляцкую пропаганду! – в тон Поручику добродушно ответил Дунаев. – Наш брат большевичок, если чем и балуется, так украдкой, скромно, а ваш брат помещик столько веков народ давил, да еще этим и гордился, как петух. Если бы сейчас ваша власть была, вы бы балы на костях людских устраивали, у вас девки в кринолинах и лакеи с конфетами прямо по улицам бы бегали, среди умирающих, безо всякого стыда. Ты лучше скажи: не махнуть ли нам прямо сейчас в Избушку? Отоспимся, в баньке попаримся, наберемся сил – и снова в бой. А?

– Губа у тебя не дура, Дунай. В бане попариться – это каждый дурак любит. Нет у нас времени прохлаждаться. Расскажи-ка мне, родной, что ТАМ было?

Мило беседуя, шли они по кладбищу. Дунаев попытался рассказать про Рай, но это как-то не удавалось. Рассказ что-то не клеился, барахтаясь в непонятной вязкости. Безуспешно пытаясь подобрать слова, чтобы дать Поручику полный отчет о Рае, Дунаев машинально опустил руку в карман своего пыльника и нащупал там незнакомый вроде бы предмет. Продолжая говорить, он бессознательно вытащил его. Это была серая, гладкая, неприятная на ощупь веревка, заканчивающаяся серой же кисточкой. Дунаев с недоумением уставился на нее.

– Да еб же твою мать!!! – внезапно заорал Поручик чуть ли не на все кладбище, глядя на предмет вытаращенными от предельного изумления глазами. – Да это же… Это же… Клянусь дуплом, это же вроде как ТРОФЕЙ!!!

Глава 38. Трофей

Есть вещи некоторые в глубине квартир,
Есть вещи в темноте лесов.
Предметы слабости, старинные, как мир.
Кусочки твердые. Комочки в каше снов.

Пусть на запястье вздрогнувший Фракир
Елозит нервно, жертвы возжелав.
Пусть камень с дыркой достает факир
Из ссохшихся и спутавшихся трав.

Ты на рассвете встретишь секретер
В дремучей чаще, там, где водоем.
И воды черные вдруг отразят торшер
И кресла, где сидели мы вдвоем.

В глухом лесу, в глухом лесу, в глухом,
Где не охотятся, где срубов нет и пней,
Журнальный столик с треснувшим стеклом
Уперся ножками в сплетение корней.

Как бы чуть-чуть брезгливо книжный шкаф
Зашел по пояс в омут пожилой,
И набухают корешки впотьмах,
И полки наполняются водой.

Вещь вышла из себя. Вещь стала не в себе.
В глубоком подземелье, у пещерной реки,
Кто-то заламывает пальчики,
Кто-то плачет в темноте,
Ищет «подарок на День Рождения», но не видно ни зги.

Хоть и светятся глаза, но не видно лица.
Лапка лапку трет, перепонки скрипят:
«Моя радость! Где ты?» Но нет кольца!
Подарок украла группа подлых ребят.

«Он мой! Он мой! – кричал графоман. –
Он мой с детства!» Но нельзя отстоять!
Продажные ювелиры отнимут священный подвал.
Можно только скрипеть перепонками. Можно рыдать.

Одному меланхолику к жопе прибивают Подарок гвоздем.
Но и гвоздь не поможет – подарок украдут.