Из нижней части живота толчками поднималась дурнота. Потом он потерял сознание.
Когда он очнулся, его все еще подташнивало. «Эпсилон» исчез. Но его белый кружевной след остался в душе парторга навсегда.
Рядом на земле лежала Самобранка – развернутая, грязная и словно бы мертвая.
– Ушел! Ушел, гад, отравитель. Бакалея сраная! – запричитал, захлебываясь, Дунаев, шаря по Скатерти руками.
Он с трудом поднялся и снова взглянул на вершину Сапун-горы. «Приближение» включилось само собой. Между рыцарем и чучелом теперь кто-то стоял – сутулый, невзрачный. Это был Бакалейщик.
Его лицо надвинулось на Дунаева, освещенное трепетным отсветом пожара. Оно казалось осунувшимся, суровым, больным. Бакалейщик больше не посмеивался. «Истерзала его все-таки Скатерка», – подумал Дунаев.
Издалека Бакалейщик посмотрел на него, словно поймав взгляд парторга, тянущийся к нему с другой стороны бухты. И Дунаев с изумлением увидел, что глаза у Бакалейщика не зеленые. Глаза были серо-розовые, скорбные. Зрачки казались черными дырочками, провалами, куда ушла, втянулась вся магическая зелень, еще недавно полыхавшая в этих глазах.
Они стоят друг против друга – Один и трое. И молчат. А ниже реет смерти вьюга И расцветает взрывов сад. Для них одно – бой на просторе, Сражений дальних огоньки, И ловит искреннее море Тяжелый трепет их руки. Держи, парторг, святую скатерть! Держи оружие, дружок. Иначе ты украсишь паперть – Калека, нищий и божок. В твою протянутую руку, Усталую от битв пустых, Мир вложит горькой жизни скуку, Заставит соблюдать посты. Окончишь жизнь в глухой сторожке, Где Север будет ворожить. И будут насекомых ножки Тревогу сердца ворошить. Они коснутся нежно-нежно Исподних творожков души И будут щекотать прилежно… Постой, Дунаев, не спеши. Послушай, что тебе мы скажем, Доверчиво впитай наш яд – В нем честность есть бездонных скважин. Сверни-ка лучше скатерть, гад! Забудь свой рай. Ищи свой ад. Парторг увидел, что Бакалейщик вынул из кармана маленький ключ – тот самый, которым он «запер» зрение Дунаева. С минуту Лысый Сквернослов смотрел на ненужный более ключ, потом равнодушно бросил его в море. Тут же все трое – сквернослов, рыцарь и чучело – исчезли.
Предначертано свыше Всем тем, кто забыл о рассудке, Кто доверился смело Слепой, смертоносной судьбе, Вновь скреститься в бою И свой меч, Окровавленный, жуткий, Вдруг поднять высоко, Небеса призывая к себе. Что же там, в небесах? Тихо плещут безмолвные тени. Выше блещут перила Иссиня-смеющихся звезд. И на них опираясь, По легким, незримым ступеням Ходит сторож небес, Охраняющий маленький грот. В глубине того грота Находится рыжая точка. Если в точку попасть, Изменяется все навсегда. Вышибается дно У бездонной, космической бочки. Раскрывается то, Что всегда заслоняла беда. Эти странные комнаты Пахнут изнанкой обоев. И заметно, что кто-то 
