И пухлые пальцы Полти впились в лодыжки Джема.
— Чувствуешь, бастард, чего или нет?
Джем чувствовал. Тупую, но вполне ощутимую боль. Руки Полти поползли выше, к бедрам Джема, потом к ребрам и плечам. Ему было ужасно больно, и боль была острой, а не тупой, как в ногах. Он знал, что потом будет весь в синяках. А рыжий мучитель ходил и ходил вокруг стула Джема и противно усмехался:
— А так? А вот тут? Ну, говори, что чувствуешь?
Джем крепко сжал зубы. Мальчишка был сильный, намного сильнее его. Но Джем не собирался кричать. Он ни за что не закричит.
— Ты калека, урод! Вонючий гнилой урод!
И тут кто-то взвизгнул.
— Нет! Я не желаю его видеть!
— Племянница, да ты что? Мне стыдно за тебя!
Досточтимый Воксвелл вошел в комнату Элы. Умбекка, вздохнув, обернулась от кровати, на которой сидела Эла, гневно сверкая глазами. Но Умбекка знала: долго сопротивляться Эла не сможет.
— Может быть, немножечко снотворного?
— О, конечно! — воскликнула Умбекка, округлив глаза. Добродетельный Воксвелл крабьей походочкой подошел к кровати с неизменной своей кривой улыбочкой. Распустил завязки кожаного мешка и принялся там ковыряться. Звякали пинцеты, ножнички и ножи. В мешке у Воксвелла было полным-полно всякой всячины: коробочек с порошками и пилюлями, бинтов и примочек, кожаных ремешков, мотков шпагата, скомканных носовых платков, просыпанного табака, каких-то нюхательных порошков, волос и перхоти. Наконец, покопавшись среди всего этого хлама, лекарь выудил из мешка маленькую липкую бутылочку с притертой пробкой. Он поднес бутылочку к губам, зубами вытащил пробку. Послышался звонкий хлопок. Наполнив ложку темной, похожей на желчь жидкостью, лекарь поднес ее к губам Элы. Жидкость скользнула в рот, и Эла без сил упала на подушку.
— Моя женушка называет это питье «сонной патокой», — сообщил лекарь.
Противно хохотнув, лекарь отступил назад, к своей подруге-толстухе. Умбекка улыбалась. Впереди был приятный вечер у камина. Погода стояла премерзкая. Небо заволокли низкие мрачные тучи, дороги развезло и припорошило мокрым снегом. Лекарь явно не будет торопиться домой.
— Ваганский карлик? Вот это да!
Визгливый звук издала колесная лира. Со времени ухода ваганов прошло несколько месяцев, но Полти не забыл коротышку, сопровождавшего арлекина.
Но увидеть его здесь — этого Полти никак не ожидал.
Рыжий мальчишка шагнул к Варнаве, навис над ним. Джем с тревогой смотрел на них. Теперь он готов был закричать в любой миг, но все же сдерживался и молчал, онемев, как карлик. А Варнава играл, извлекая из колесной лиры странную, тягучую мелодию. Музыка, похожая на струйку дыма, наполняла альков, и казалось, что здесь, в этом мрачном каменном мешке, становится светлее.
Полти обернулся и понял, что свет исходит не от окна, а от камина, вдруг разгоревшегося ярче и веселее. Полти сразу стало жарко, он расстегнул пуговицы на вороте рубашки. Пот побежал со лба, из-под курчавых рыжих волос. Полти попятился к занавесу, стремясь уйти от жара.
И вот тут-то Полти увидел нечто необычайное.
Все это время мальчик-калека сидел на стуле, не шевелясь, словно манекен, одетый в черный костюм. Полти знал, что на большее Джем не способен. Но оказывается, ему не стало жарко, как Полти, хотя пламя в камине разгоралось все яростнее. Наверное, калека медленно умирал и уже не чувствовал боли. Может, он и не закричал поэтому, хотя Полти щипал его немилосердно, тыкал в него пальцами и бил.
И вдруг, окутанный облаком музыки карлика, мальчик-калека встал на ноги — плавно, спокойно. Его ноги, еще мгновение назад искореженные, страшные, вдруг необъяснимым образом распрямились. Безо всякого напряжения и страха Джем пересек комнату и подошел к камину. Там он опустился на колени и бесстрашно сунул руку в пламя.
И не закричал.
— Добродетельный Воксвелл, хотите печенья?
— О, как вкусно. Ваша служанка просто кудесница!
— Нирри? О нет, досточтимый Воксвелл. Это я пекла.
— О моя добрая госпожа! Тысячу извинений.
К губам лекаря прилипли крошки. Мягкие пальцы коснулись пухлой руки хозяйки, погладили ее. Они сидели рука об руку у огня, и лекарь подвинулся поближе к Умбекке. Их окутало облако смеха и звон чайных ложек. Эла, окутанная облаком совсем другого свойства, слышала их приглушенные голоса, казавшиеся ей жужжанием пчел, кружащихся у нее над головой.
— Великое возрождение веры, вы говорите?
— Мне так сообщили.
— Эрцгерцог?
— О, бедная моя племянница…
Затем разговор превратился в сплошное жужжание. Вдруг голос Умбекки прозвучал громче и резче:
— Сколько она протянет?
И снова жужжание.
В эти холодные месяцы после ухода Тора здоровье Элы с каждым днем становилось все хуже и хуже. То ли она сильно простудилась, то ли затосковала после исчезновения брата, а может быть, ее губило ожидание вестей о зензанской войне.
Нечего было и ждать, что Эла поправится. Это было бы противоестественно. Она боролась с болезнью, боролась изо всех сил, но что-то внутри у нее сломалось, жизнь уходила из нее по каплям еще с тех пор, как закончилась Осада.
Сколько же времени это продолжалось?
Взмокший Полти в ужасе смотрел на калеку. Тот встал, медленно повернулся и торжественно протянул Полти сокровище, вытянутое из горящего камина.
На ладони у Джема лежал раскаленный докрасна уголек.
Уголек лежал у Джема на ладони и не обжигал его, а глаза мальчика горели жарче углей. Он смотрел на своего врага победно, торжествующе.
Это было чудо.
Или фокус.
И все это время странная, преследующая музыка заполняла комнату, но Джем на самом деле не трогался с места. Он тоже был зрителем этого маленького пугающего спектакля. Он смотрел то на ловкие руки карлика, снующие по клавишам колесной лиры, то на мокрого от испарины Полти, то на свой призрак, умевший ходить и ухитрившийся сунуть руку в огонь и не обжечься.
Вспышка.
Еще вспышка.
И тут неожиданно призрак Джема сжал горячий уголек в пальцах, и уголек исчез.
У Полти закружилась голова.
— Сколько протянет? Это трудно сказать.
— Они пытаются встретиться?
— Да. Пытаются.
Сознание Элы было отуманено зельем. Прежде чем она уснула окончательно, ей вдруг показалось, что ее жизнь всегда и была такой, что все слова, которые она когда-либо слышала, звучали вот так: словно
