— Я хочу, чтобы ты уехала со мной. И стала моей женой. И это не порыв и не каприз… Да ты ведь и сама знаешь. — «И это знание, — мысленно добавил он, — никак не связано с провидческим даром».
— Знаю. Я тоже этого хочу, — призналась она, и Иллеар задохнулся от радости — и от удивления, что он, оказывается, не разучился испытывать такую радость. Он и не верил, что с ним еще такое может произойти. — Но, — сказала она. мягко погладив его по руке, — я останусь здесь. — Поднялась, надела платьице: — Я — Иллэйса иб-Барахья, провидица. И этого уже не переменить.
— Но!..
— Пожалуйста. — Она качнула головой и через силу улыбнулась. — Поспи пока… пока еще есть время. А мне нужно наверх. Уже перевалило за полночь, а я должна слушать ветер и пустыню.
Она вышла в обычную, не потайную, дверь; Иллеар слышал, как тихо стучат ее сандалии по ступенькам. Потом скрипнул люк, ветер швырнул горсть песка на лестницу — и люк захлопнулся.
Иллеар поднялся — какое там спать?!
«В конце концов, ты ведь знал, знал заранее, каким будет ответ. Просто не мог промолчать. Потому что от чуда не отказываются». И поэтому он, шулдар Тайнангина, дождется женщину, которую любит, и еще раз поговорит… переубедит… он еще и сам толком не понимал, как, но понимал, что не развернется и не уйдет, нет.
Хлопнул люк.
Иллеар метнулся к двери, выглянул на лестницу… пусто! Наверное, Иллэйса пошла вниз.
Он не мог ждать и отправился вслед за ней; лестница поворачивала под таким углом, что Иллеару были видны лишь несколько ступеней… светильники висели редко и давали мало света…
Поэтому он заметил сперва руку в темной луже, потом — и все тело… и кровь («ну конечно, что же еще!») — кровь на стенах, на ступенях, на одежде убитой.
Вот так просто. Никто не спускался вниз.
Иллеар развернулся и побежал обратно, перешагивая через две ступеньки, надеясь, что не опоздает!..
В голове билось знаменем на ветру: «Я останусь здесь… поспи пока… пока еще есть время».
Да было ли оно у него, это проклятое время?!
Люк стукнул, и она вздрогнула, но не стала оборачиваться. По-прежнему глядела в беззвездную ночь, руками держалась за камень парапета. Как будто от этого что-то зависело, как будто это что-то могло изменить!..
— Ты с самого начала знала, верно? И сегодня утром, когда спустилась со своей башни, когда стояла у шатра — ты ведь знала, кто кончил их обеих.
— Не знала — ни про убийство, ни про того, кто… — Она заставила себя говорить ровнее, спокойнее. — Не знала, но поняла, кто это сделал, когда увидела тебя. Зачем?
Впервые Иллэйса услышала, как смеется джиэммон, — и порадовалась, что смотрит сейчас в другую сторону. Ветер рвал подол ее платья, но — странное дело — постепенно утихал, как будто джиэммон напугал и бурю.
— «Зачем»? Ах, Иллэйса иб-Барахья, провидица, не ведающая, что находится у нее перед носом! «Зачем»! Запах, милая, запах! Человеческое тело несовершенно: для нас, вернувшихся из Внешних Пустот, оно подобно тюрьме, — но все же мы умеем распоряжаться им лучше, чем ныне живущие. А запах крови — он сводит с ума! Мы забываемся, забываем себя. Это случается и с людьми, верно ведь? Кто-то отказывается от себя ради призрачного, сладостного, разрушительного состояния, которое вы называете любовью. Кто-то — ради собственной мечты… или желания во что бы то ни стало добиться поставленной цели… или — вот парадокс, достойный Эльямина ох-Хамэда! — из-за боязни измениться!.. А когда забываешься, ты — уже не ты. Не человек, не джиэммон. Ты приближаешься к небесным естественности и беззаботности, становишься зверем, для которого нет ни «завтра», ни «вчера». — Джиэммон снова хохотнул, невесело, протяжно. — Мальчик был ранен и так сла-а-адко пах! Меня тянуло к нему… тебе ведь известно, что это такое, когда вопреки всему тебя влечет куда-то, к чему-то, м-м-м?
— А ведь дело не в крови, — поняла вдруг Иллэйса. — Кровь совершенно ни при чем. Зачем бы тогда тебе было убивать «сестер»? — Она обернулась и посмотрела в эти глаза, в глаза с вертикальным зрачком, которые стали видны, когда ветер на мгновение откинул паломничью вуаль. — Ты и здесь-то не ради крови и не потому, что я знаю правду о тебе. Тебе нужно новое тело! С Джализом не вышло — и вот ты здесь!
— Джализ оказался крепким орешком, о да! Мне было не успеть, времени оставалось мало, твоя Данара все спутала, пришлось бежать — да еще прибраться в шатре, чтобы никто не догадался, почему целительница впустила меня, почему повернулась ко мне спиной, что держала в руке. Если бы не Данара, все сложилось бы по-другому. И мы бы сейчас не беседовали с тобой, Иллэйса иб-Барахья. А так… к счастью, мне хватило времени, чтобы закопать одежду, смыть с себя кровь, вернуться в постельку. И продумать свое поведение этим утром — и этой ночью.
— Зачем это все? Йор-падды на лестнице уже мертвы, ведь так? Значит, завтра тебя найдут. И казнят. Тогда — зачем?
— Казнят это тело, — джиэммон похлопал себя по бедрам, как будто проверял, ладно ли сидит на нем «одежка». — А я к тому времени уже буду в другом. В тебе, провидица. Мы ведь с тобой так схожи! Джиэммоны, знаешь ли, тоже способны предсказывать будущее, мы слышим ветер и пустыню, мы чуем запахи из иных времен и иных миров, нашему взгляду доступны нити чужих судеб… Тебе не будет скучно, провидица! И не будет больно. Просто позволь мне, — джиэммон сделал еще один маленький, едва заметный шажок, — просто позволь поцеловать, впусти меня «на ночлег», впусти — и никогда не пожалеешь.
— Чем же тебя не устраивает Змейка? — спросила Иллэйса. — Молодая, здоровая, сильная. И никто ничего не заподозрит.
Лицо, некогда принадлежавшее чующей, исказила злобная усмешка:
— Эта сука обманула меня. Впустила «на ночлег», чтобы уничтожить! Она знала, что жить ей осталось недолго, ведь она больна, смертельно больна!
О чем-то подобном Иллэйса и подозревала. Но сейчас, слушая джиэммона, промолчала, чтобы не отвлекать. Каждый из них играл в свою игру: тварь из Внешних Пустот пыталась подойти поближе, Иллэйса — потянуть время.
— Она впустила меня, — продолжал джиэммон, — впустила, когда йор-падды остановились в той деревушке. Я не сразу смекнул, что произошло. А потом было слишком поздно. Я заимел ее память, я вел себя как она, а глаза прятал под вуалью, иногда я даже позволял этой сучке пожить, но все время приглядывал за ней, чтобы ничего не учудила. Я надеялся перескочить в мальчика — сорвалось! Я обманул йор-падд, обманул остальных, я пустил их по ложному следу, смешав правду и брехню. Убил тех, кто стоял со мной на страже. Пришел сюда. И ты впустишь меня, потому что у тебя нет другого выхода. А это тело мы сбросим с башни, я и ты, и обвиним ее во всех убийствах. Ты и я, Иллэйса, ты и я — и мы станем править этими людьми, мы заживем с тобой…
— Ты в самом деле думаешь, что я доверюсь тебе?
Джиэммон хмыкнул, сладострастно облизнул губы, подмигнул ей:
— Шулдару ведь ты поверила. Так чем я хуже? То, что ты получала, когда он имел тебя, я дам тебе и так. В конце концов, все это происходит не здесь, — он потер ладонью себя между ног, — но здесь, — джиэммон постучал пальцем по виску, — и только здесь! Когда ты впустишь меня, я обеспечу тебя бесконечным и много более сильным наслаждением. Бесконечным, слышишь! Ты получишь любого из мужчин, любую из женщин, всех, всех! Ты ведь даже не представляешь, какое удовольствие может принести тебе твое же тело, никто из твоих мужчин — да и ты сама, когда ласкала себя — никогда не достигали тех вершин: это, видишь ли, сложно, если имеешь дело с таким грубым материалом. И легче легкого, когда делаешь все напрямую!
— Нет.
— Ах, ну да, конечно. Любовь, куда ж ты без любви, м-м-м? А если он сам попросит тебя? Согласишься? — Джиэммон вскинул руку: — Не спеши с ответом, не надо. Сейчас мы все проверим. Я ведь почти не сомневался, что ты откажешься. И оч-чень рассчитываю на помощь. Ну-ка…
