хозяйке квартиры лаконичную записку: «Ушел туда, куда вы не хотели, чтобы я уходил…»
Приход в Смольный агрессивно настроенного Ленина подхлестнул некоторых членов ВРК на более решительные действия. К этому времени в Смольный стали прибывать небольшие отряды моряков и солдат Петроградского гарнизона, отдельные группы Красной Гвардии. Имеются сведения, что в это время из Финляндии в Петроград направлялись небольшие группы пехотных подразделений; готовились к отплытию из Гельсингфорса военные корабли. Так, в приказе № 22 от 25 октября 106-й пехотной дивизии записано: «Вследствие требования Финляндского Областного Революционного Комитета отправлены 2 роты и 4 пулемета 424-го пехотного Чудского полка»{537}. Судя по малочисленности отряда, приведенная выше телеграмма армейского комитета не нашла в дивизии особой поддержки. Однако если учесть, что в столице было мало верных правительству войск, то чаша весов начала постепенно склоняться в пользу заговорщиков. В упомянутом приказе имеется приписка, в которой говорится, что из той же дивизии в Петроград направился «422-й пехотный Колпинский полк в составе 1500 штыков и 34 пулеметов…»{538}. Но следует отметить, что солдаты были обмануты: они ехали в Петроград, как они говорили, «для защиты съезда Советов», а не для участия в заговоре большевиков.
И тем не менее это были ничтожные силы по сравнению с громадной русской армией, которая была оплотом Российского демократического государства на фронте. Но и Керенский не обладал нужными силами в Петрограде. И тем не менее, когда правительственные войска во второй половине дня 24 октября стали разводить Литейный, Николаевский и Троицкий мосты через Неву, многие большевистские комиссары пришли в замешательство. «Мне невольно вспоминались июльские дни, – писал комиссар «Военки» А. Ильин-Женевский. – Разведение мостов представлялось мне как бы первым шагом попытки к нашему уничтожению. Неужели Временное правительство опять одержит над нами верх?» {539}
Что же касается политической позиции большинства солдат, честно выполнявших свой патриотический долг, то лучшей иллюстрацией является приказ выборного начальника все той же 106-й пехотной дивизии: «Облеченный вашим доверием и поддержкой, я, вместе с Дивизионным Комитетом, буду стремиться к тому, чтобы дивизия представляла всегда одну сплошную боевую и политическую организацию, властно предъявляющую свои требования в защиту демократии при ее борьбе
Мало чем отличалась и позиция моряков Балтийского флота. Однако, чтобы придать большевистскому заговору общенародный характер, советская историография искусственно преувеличила роль в нем Балтийского флота. В многочисленных публикациях{541} она пытается показать массовость выступлений военных моряков. Едва ли не каждый советский школьник знает, что утром 25 октября 1917 года, с интервалом примерно в 2 часа, из Гельсингфорса на Петроград вышли три эшелона с моряками Балтфлота. Что это за эшелоны, из скольких вагонов они состояли, какова была численность моряков, направляющихся в Петроград, никто не уточняет.
Признаться, мои долгие поиски в архивах тоже не дали желаемого результата. А доверять воспоминаниям большевистских комиссаров, а тем более прокоммунистическим зарубежным исследователям, по меньшей мере, несерьезно. Так, известный американский историк и политолог Александр Рабинович, судя по содержанию его книги{542}, исследовал историю октябрьского переворота, явно опираясь на домыслы советских авторов. Отсюда его ошибочные выводы. Так, в 15-й, заключительной, главе, указав, что третий эшелон выехал из Гельсингфорса «уже в разгаре утра», Рабинович пишет: «Примерно в это же время наспех сформированная флотилия судов в составе патрульного катера „Ястреб“ и пяти эсминцев – „Меткий“, „Забияка“, „Мощный“, „Деятельный“ и „Самсон“ – на полных парах отправились в Петроград. Во главе флотилии, которой предстояло пройти путь свыше 300 километров, шел „Самсон“ под знаменем с лозунгами: „Долой коалицию!“, „Да здравствует Всероссийский съезд Советов!“, „Вся власть Советам!“{543}.
Здесь, очевидно, следует вспомнить телеграмму Дыбенко, отправленную примерно в 21 час 24 октября командиру эскадронного эсминца «Самсон». В ней говорилось: «Центральный Комитет Балтийского флота предлагает вам срочно выйти в Петроград»{544}. В 21 час 40 минут аналогичные телеграммы были отправлены командирам кораблей «Забияка», «Страшный», «Меткий»{545}. Несколько позже телеграмму послали и на сторожевое судно «Ястреб»{546}. По-разному отреагировали на телеграммы команды этих кораблей. Например, известно, что команды эсминцев «Страшный» и «Деятельный» не вняли призывам Центробалта.
А теперь о так называемой флотилии, которая во главе с эсминцем «Самсон» якобы отправилась в Петроград. В вахтенном журнале эскадренного эсминца «Меткий» мичман Петропавловский 25 октября сделал следующую запись: «25… 9.00. Снялись со швартовых. Пошли на Петроград… На миноносец прибыл комиссар Красноперов…»{547}. Между тем эсминец «Самсон» вышел в море в 9 час. 15 мин. А в 9 час. 40 мин. снялись с якоря эсминцы «Забияка» и «Мощный»{548}. В архиве имеется копия телеграммы, отправленной командиром «Самсона» командиру крейсера «Аврора». В ней сообщается, что «Самсон» в 19 час. 40 мин. с боевым взводом матросов прибыл в Кронштадт{549}. И далее говорится, что эсминцы «Забияка», «Самсон» и учебное судно «Верный» 26-го в 17 час. 50 мин. вышли в Петроград{550}.
Не делая, однако, поспешных выводов, обратимся к воспоминаниям большевистского комиссара Флеровского, находившегося, по его словам, 25 октября на борту минного заградителя «Амур», который прибыл из Кронштадта в числе других кораблей в 2 часа дня и бросил якорь рядом с крейсером «Аврора». Он пишет, что после залпа «Авроры» (то есть после 21 часа 40 минут), вахтенный офицер на «Амуре» поднял тревогу: «Приближаются корабли!». Но вскоре опытные моряки «Амура» узнали по очертаниям эсминцы «Самсон», «Забияку» и сопровождающие их другие корабли из Гельсингфорса {551}.
Позволю себе не согласиться с этим утверждением Флеровского, поскольку в вахтенном журнале эсминца «Меткий» все тот же мичман Петропавловский делает лаконичную запись: «26… 14.00. Отшвартовались в Неве, правый берег, к эллингу Нового Адмиралтейства…»{552}. Вот и получается, что «флотилия», в составе которой находился эсминец «Меткий», прибыла в Петроград, как говорится, к шапошному разбору. Как видим, налицо явная фальсификация фактов.
Большинство моряков, ехавших из Гельсингфорса в Петроград по железной дороге, также не приняли участия в событиях 25—26 октября. В этом откровенно признается некий Костяков в своей статье «Как мы опоздали ко взятию Зимнего дворца»{553}. Следует упомянуть и запись, сделанную в вахтенном журнале учебного судна «Освободитель», стоящего тогда на якоре в Кронштадте: В ней говорится, что в 7 час. утра 26-го, то есть уже после взятия Зимнего, команда моряков отправилась в Петроград{554}. Не менее интересны воспоминания очевидца тех событий – Н. Суханова: «…1800 человек матросов, как мы знаем, приехали из Гельсингфорса; они попали в Петербург, когда тут было уже все кончено…»{555}
Любопытную историю рассказал мне старый рабочий-металлист А. Пудиков. Его двоюродный брат участвовал в мировой войне. После ранения, с конца июня 1917 года находился на излечении в одном из госпиталей Петрограда. За день до переворота Алексей Пудиков поздно вечером 24 октября ехал в полупустом трамвае. На какой-то остановке в вагон вошли два десятка матросов в новеньких бушлатах и бескозырках. На лентах бескозырок он прочел: «Верный», «Меткий». Пудиков попытался заговорить с ними, но ему не ответили. Подошел капитан-лейтенант и сказал Пудикову, чтобы он не приставал к матросам. Офицер говорил с каким-то странным акцентом. А матросы продолжали молча сидеть, словно в рот воды набрали. Пудиков обратил внимание, что у всех моряков винтовки были немецкого производства. Все это вызвало у него подозрение. А когда на следующий день он решил сообщить в комендатуру о странных ночных спутниках, оказалось, что власть уже сменилась.
Ясно одно: моряки, которых встретил в ночном трамвае М. Пудиков, не могли быть членами экипажей эсминцев «Меткий» и «Верный», поскольку последние в это время еще находились в открытом
