Избраное

И для меня тоже среднего не было.
Обида горела, терзала, жгла:
Куда-то на вечер с ребятами бегала,
Меня же, видишь ли, не нашла!

Простить? Никогда! Я не пал так низко.
И я тебе это сейчас докажу!
И вот на уроке летит записка:
«Запомни! Больше я не дружу!»

И все. И уже ни шагу навстречу!
Бессмысленны всякие оправданья.
Тогда была наша первая встреча,
И вот наше первое расставанье…

3

Дворец переполнен. Куда б провалиться?
Да я же и рта не сумею разжать!
И как только мог я, несчастный, решиться
В спектакле заглавную роль играть?!

Смотрю на ребят, чтоб набраться мужества.
Увы, ненамного-то легче им:
Физиономии, полные ужаса,
Да пот, проступающий через грим…

Но мы играли. И как играли!
И вдруг, на радость иль на беду,
В антракте сквозь щелку – в гудящем зале
Увидел тебя я в шестом ряду.

Холодными стали на миг ладони,
И я сразу словно теряться стал.
Но тут вдруг обиду свою припомнил
И обозлился… и заиграл!

Конечно, хвалиться не очень пристало,
Играл я не то чтобы там ничего,
Не так, как Мочалов, не так, как Качалов,
Но, думаю, что-нибудь вроде того…

Пускай это шутка. А все же, а все же
Такой был в спектакле у нас накал,
Что, честное слово же, целый зал
До боли отбил на ладонях кожу!

А после, среди веселого гула,
В густой и радостной толкотне,
Ты пробралась, подошла ко мне:
– Ну, здравствуй! – и руку мне протянула.

И были глаза твои просветленные,
Словно бы горных озер вода:
Чуть голубые и чуть зеленые,
Такие красивые, как никогда!

Как словно, забыв обо всем о прочем,
Смеяться и чувствовать без конца,
Как что-то хорошее, нежное очень
Морозцем покалывает сердца.

Вот так бы идти нам, вот так улыбаться,
Шагать сквозь февральскую звездную тьму
И к ссоре той глупой не возвращаться,
А мы возвратились. Зачем, не пойму?

Я сам точно рану себе бередил,
Как будто размолвки нам было мало.
Я снова о вечер том спросил,
Я сам же спросил. И ты рассказала.

– Я там танцевала всего только раз,
Хотя совершенно и не хотела… –
А сердце мое уже снова горело,
Горело, кипело до боли из глаз!

И вот ты сказала почти с укоризной:
– Пустяк ведь. Ты больше не сердишься? Да? –
И мне бы ответить, что все ерунда.
Но юность страдает бескомпромиссно!