Собаки в Салониках

Хьелль Аскильдсен Собаки в Салониках

* * *

Утренний кофе мы выпили в саду. Почти не разговаривая. Беата встала, собрала чашки на поднос. Надо бы внести стулья на веранду, сказала она. Зачем? – сказал я. Дождь собирается, сказала она. Дождь? – сказал я, на небе ни облачка. Воздух пахнет дождем, сказала она, ты разве не чувствуешь? Нет, сказал я. Возможно, я ошиблась, сказала она. Поднялась на веранду и скрылась в гостиной. Я посидел минут пятнадцать, потом перетащил на веранду один стул. Постоял, вглядываясь в лес за оградой, но ничего не высмотрел. В открытую дверь веранды доносилось мурлыкание Беаты, она напевала. Просто она слышала прогноз погоды, смекнул я. Снова спустился в сад, обогнул дом и пошел проверил почтовый ящик у массивных, кованых ворот. Пусто. Я стал закрывать ворота, почему-то незатворенные, и обнаружил за ними кучу блевотины. Ну что за хамы, возмутился я. Сходил, прикрутил садовый шланг к крану в подвале, открыл воду на полную и потянул шланг к воротам. Струя ударила вкривь, смахнув часть кучи в сад и размазав остальное по асфальту. Стока поблизости нет, и все, чего мне удалось добиться, – сдвинуть желтое месиво метров на четыре-пять подальше от ворот. Ладно, спасибо и на том.

Я закрутил кран, намотал шланг на бобину и стал искать, чем себя занять. Вернулся на веранду, сел. Тут снова замяукала Беата; она, похоже, думала о чем-то приятном и не догадывалась, что мне ее слышно. Я кашлянул, стало тихо. Она вышла со словами: ты тут? Она накрасилась. Ты куда-то идешь? – сказал я. Нет, сказала она. Я отвернулся к саду и сказал: какого-то идиота стошнило у наших ворот. Да? – сказала она. Бывают мерзавцы, сказал я. Она не ответила. Я встал. У тебя сигареты нет? – сказала она. Я дал ей сигарету, потом прикурить. Спасибо, сказала она. Я спустился в сад и примостился у стола. Беата курила, стоя на веранде. Потом раз – швырнула недокуренную сигарету на гравий радом с лестницей. Ну зачем опять, сказал я. Прогорит, сказала она. И ушла в гостиную. Я тоже поднялся, я прямо-таки не находил себе места. Отворил калитку и, пройдя узким лугом, вошел в лес. Но тотчас притормозил, сел на опушке на пень – кусты почти полностью заслонили меня. На веранду вышла Беата. Она посмотрела в ту сторону, где я сидел, и позвала меня по имени. Значит, не видит меня, понял я. Беата спустилась в сад и обошла дом кругом. Вернулась на террасу. Снова взглянула в мою сторону. Ей никак не может быть видно меня, напомнил я себе. Она ушла в дом. Я поднялся и побрел в лес.

За обедом Беата сказала: он вернулся. Кто? – сказал я. Мужчина, сказала она, вон на опушке, у большой... нет, ушел. Я встал и подошел к окну. Где? – спросил я. Под большой сосной, показала она. Ты уверена, что это один и тот же мужчина? – спросил я. Мне кажется, да, сказала она. Сейчас там никого нет, сказал я. Сейчас нет, сказала она, ушел. Я вернулся к столу со словами: с такого расстояния ты никак не можешь различить, тот это мужчина или нет. Не сразу Беата ответила: тебя бы я узнала. Это совсем другое дело, сказал я, меня ты знаешь. Мы молча занялись обедом. Спустя время Беата сказала: а зачем ты не отвечал, когда я тебя звала? Звала меня? Я тебя увидела и позвала, но ты не ответил, сказала она. Я смолчал. Я же видела тебя! – сказала она. Для чего тогда ты обходила дом? – спросил я. Чтобы ты не подумал, будто я высмотрела тебя, сказала она. Я рассчитывал, что ты меня не заметишь, сказал я. Но почему ты не отвечал? – сказала она. Я был уверен, что меня не видно, – зачем же себя выдавать? С таким же успехом ты могла и обознаться. И вообще – сочинила проблему на ровном месте: если б ты меня не заметила или хотя бы не стала притворяться, что не заметила, ничего бы этого не было. Она сказала: милый, тут и нет никакой проблемы.

Мы помолчали. Беата беспрестанно поглядывала в окно. Я сказал: дождем и не пахнет. Еще не вечер, сказала она. Я отложил прибор, откинулся на спинку стула и сказал: знаешь, иногда ты меня раздражаешь до безумия. Да? – сказала она. Да, и ты никогда не можешь признать, что была не права. В этом я согласна признаться, сказала она: я часто ошибаюсь, как и все люди – нет человека, который бы не ошибался! Мне было достаточно смерить ее взглядом – я видел: она сама понимает, что зашла слишком далеко. Она вскочила. Взяла соусник и пустое блюдо из-под овощей и исчезла в кухне. Назад она не вернулась. Тогда я тоже поднялся. Надел куртку, прислушался – тихо. Спустился в сад, обогнул дом и через главный вход вышел на дорогу. Я пошел на восток, прочь из города. Меня трясло. В садах перед домами по обеим сторонам дороги не было ни души, а из звуков до меня доносился только ровный рокот с шоссе. Я миновал дома и оказался на пустотном поле, тянущемся до самого фьорда.

На берег я вышел в двух шагах от небольшого летнего кафе и устроился за ближайшим к воде столиком. Я взопрел, но поостерегся снимать куртку – не хотел щеголять потными кругами под мышками. Посетителей кафе я не видел – я сидел к ним спиной, – а передо мной лежал фьорд, вдали бугрились лесистые склоны. От журчания голосов и обтекающей прибрежные камни воды я погрузился в дрему. Мысли растеклись своим собственным, мало упорядоченным, чередом, но это не раздражало, напротив, я был наверху блаженства, поэтому то, что именно в эту секунду меня как кипятком окатило ужасом: я же один, как перст! – необъяснимо вдвойне. И ужас, и одиночество ощущались столь абсолютно законченными, что я выпал из времени – нет, всего на несколько секунд: понятно, что потом работа органов чувств вернула меня к действительности.

Обратно я шел прежней дорогой, полем. Солнце катилось к горам на западе; над городом пенкой сгустилось марево, в воздухе не шелохнулось. Ноги нехотя несли меня домой, и вдруг в голове мелькнула четкая ясная мысль: чтоб она сдохла!

Но я не свернул с пути. Зашел в ворота нашего дома, обогнул его. Беата сидела за столом в саду, напротив помещался ее старший брат. Я подошел к ним, я отлично владел собой. Мы обменялись парой ничего не значащих слов. Беата не поинтересовалась, где я был, и они не предложили мне составить им компанию, хотя я непременно отказался бы от приглашения под благовидным предлогом.

Я ушел в спальню, разделся до пояса. Беатина сторона двуспальной кровати не была застелена. В пепельнице на столике валялись два окурка, рядом раскрытая книга. Ее я захлопнул, а пепельницу захватил с собой в ванну и спустил окурки в унитаз. Потом разоблачился, залез в душ, но вода шла чуть теплая, почти холодная, и вместо задуманного купания я лишь скоренько ополоснулся.

Одеваясь у окна в спальне, я услышал смех Беаты. Мигом приведя себя в порядок, я ринулся вниз, в цоколь – отсюда я мог незамеченным подсматривать за ней. Она сидела откинувшись на стуле, раздвинув ноги и задрав при этом платье выше некуда, руки она заложила за голову: прозрачная ткань облегла грудь. Меня покоробило, что она сидит в такой неприличной позе – вдвойне непристойной, поскольку мужчина, взору которого это представление предназначалось, приходился ей родным братом.

Я постоял немного, глядя на нее; она сидела метрах в семи-восьми, но, поскольку окно цоколя закрывает клумба, я был уверен, что она меня не видит. Я старался разобрать, о чем они беседуют, но они разговаривали слишком тихо, подозрительно тихо, если быть честным. Потом она встала, и братец тоже, и я поспешно метнулся наверх, на кухню. Пустил холодную воду, схватил стакан – но Беата не зашла, тогда я выключил воду и убрал стакан на место.

Кое-как успокоившись, я обосновался в гостиной: сел полистать технический журнал. Солнце закатилось, но свет можно еще не зажигать. Я полистывал журнал. Дверь на веранду была открыта. Я закурил сигарету. Вдалеке прогудел самолет, а так ни звука. В душе опять зазудело раздражение, я встал и вышел в сад. Никого. Калитка отворена. Я не поленился, захлопнул. И подумал: наверняка следит за мной из-за кустов. Вернулся к столу, передвинул один из стульев спинкой к лесу, сел. Взялся убеждать себя, что не заметил бы, если бы внизу в цоколе стоял человек и наблюдал за мной. Я выкурил две сигареты. Начало темнеть, но стоячий воздух был теплым, почти жарким. На востоке к небу прилепилась бледная соринка луны, было начало одиннадцатого. Я выкурил еще одну сигарету. Тихо скрипнула калитка, я не стал оборачиваться. Беата присела к столу, положила на него скромный букетик полевых цветов. Дивный вечер, правда? – сказала она. Да, сказал я. У тебя не будет сигареты? – сказала она. Я снабдил ее и сигаретой, и зажигалкой. Она произнесла тем по-детски просительным тоном, который всегда меня обезоруживал: я принесу бутылочку вина, да? – и прежде, чем я определился с ответом, она подхватила букет и заторопилась по газону к лестнице на веранду. Я подумал: теперь она станет вести себя как ни в чем не