Вот все четыре брата поседлали своих коней и поехали пущами да рощами; долго ли, коротко ли ехали – стоит перед ними дом в два этажа под золотой крышею. Зашли в этот дом – везде чисто, везде убрано, напитков, наедков вдоволь запасено, а живых людей нет никого; подумали-подумали и положили пока здесь проживать – дни коротать. Утром три брата на охоту поехали, а Ивана-царевича дома оставили за хозяйством смотреть. Он наварил, нажарил к обеду всякой всячины, сел на лавке да трубку покуривает. Вдруг едет старый дед в ступе, толкачом подпирается, под ним ковета[2] на семь саженей лита, и просит милостыни. Царенко дает ему целый хлеб; дед не за хлеб, за него берется, крючком да в ступу, толк-толк, снял у него со спины полосу до самых плечей, взял половою[3] натер да по'д пол бросил… Вернулись братья с охоты, спрашивают Царенка: «Никого у тебя не было?» – «Я никого не видал; разве вы кого?» – «Нет, и мы не видали!»
На другой день дома остался Иван Поваренко, а те на охоту поехали. Наварил обедать, сел на лавке и курит трубку – аж едет дед в ступе, толкачом подпирается, под ним ковета на семь саженей лита, и просит милостыни. Поваренко дает ему булку; он не за булку, а за него, крючком да в ступу, толк-толк, снял кожу до самых плечей, половою натер да под пол бросил… Вернулись братья с охоты и спрашивают: «Никого у тебя не было?» – «Нет, никого! А вы разве видели?» – «Нет, и мы не видали!»
На третий день дома остался Белый Полянин. Наварил обедать, сел на лавке и курит трубку – аж едет дед в ступе, толкачом подпирается, под ним ковета на семь саженей лита, и просит милостыни. Белый Полянин дает ему булку; он не за булку, а за него, крючком да в ступу, толк-толк, снял кожу до самых плечей, половою натер да под пол бросил… Приехали братья с охоты: «Ты никого не видал?» – «Нет, никого; а вы?» – «И мы тож!»
На четвертый день остался дома Иван Сученко. Наварил обедать, сел на лавке и курит трубку – аж опять едет старый дед в ступе, толкачом подпирается, под ним ковета на семь саженей лита, и просит милостыни. Сученко дает ему булку; он не за булку, а за него, крючком да в ступу – ступа и разбилась. Иван Сученко ухватил деда за' голову, притащил до вербового пня, расколол пень надвое да всадил дедову бороду в расщелину, а сам – в горницу. Вот едут его братья, меж собой разговаривают.
«Что, братцы, вам ничего не случилось? – спрашивает Царенко. – А у меня так рубаха совсем к телу присохла!» – «Ну, и нам досталось! До спины доторкнуться нельзя. Проклятый дед! Верно, он и Сученку содрал». Приехали домой: «А что, Сученко Иван, никого у тебя не было?» – «Был один нахаба[4], так я ему по-своему задал!» – «Что ж ты ему сделал?» – «Пень расколол да бороду всадил». – «Пойдем посмотрим!» Пришли на деда смотреть, а его и след простыл! Как попал он в тиски, начал биться, рваться и таки выворотил весь пень с корнем и унес с собой на тот свет; а с того света он приходил до своего дома под золотою крышею.
Братья пошли по его следам, шли-шли – стоит гора: в той горе ляда[5]; взяли ее отворили, привязали до каната камень и опустили в нору; как достали камнем дно, вытянули его назад и привязали до каната Ивана Сученка. Говорит Сученко: «Через три дня как встряхну канат – сейчас меня вытягайте!» Вот опустили его на тот свет. Он вспомнил про царевен, что' покрали на тот свет три змия: «Пойду их шукать!»[6]
Шел-шел – стоит двухэтажный дом; вышла оттуда девка. «Чего, русский человек, коло нашего двора ходишь?» – «А ты что за спрос? Дай-ка мне наперед воды – глаза промыть, накорми меня, напой, да тогда и спрашивай». Она принесла ему воды, накормила, напоила и повела к царевне. «Здравствуй, прекрасная царевна!» – «Здравствуй, добрый молодец! Чего сюда зашел?» – «За тобою; хочу с твоим мужем воевать». – «Ох, не отымешь ты меня! Мой муж дюже сильный, с шестью головами!» – «Я и с одною, да буду воевать, как мне бог поможет!» Царевна его за двери спрятала – аж летит змий. «Фу, русска кость воня'!» – «Ты, душечка, на Руси летал, русской кости напахал!»[7] – говорит царевна, подает ему ужинать, а сама тяжело вздохнула. «Чего, голубка, так тяжело вздыхаешь?» – «Как мне не вздыхать! Четвертый год за тобою, не видела ни отца, ни матери. Ну что, если бы кто-нибудь из моих родных да сюда пришел, что б ты ему сделал?» – «Что сделал? Пил да гулял бы с ним». На те речи выходит из-за дверей Иван Сученко. «А Сученко! Здравствуй; зачем пришел: биться или мириться?» – «Давай биться! Дми[8] точок!»[9] Змий дунул – у него стал чугунный точок с серебряными пругами, а Сученко дунул – у него серебряный с золотыми пругами. Ударил он змия раз и убил до смерти, в пепел перепалил, на ветер перепустил; царевна дала ему кольцо, он взял и пошел дальше.
Шел-шел – опять двухэтажный дом; вышла ему навстречу девка и спрашивает: «Чего ты, русский человек, коло нашего двора ходишь?» – «А ты что за спрос? Дай наперед мне воды – глаза промыть, накорми, напои, да тогда и спрашивай!» Вот она принесла ему воды, накормила его, напоила и к царевне проводила. «Чего ты пришел?» – говорит царевна. «За тобою; хочу с твоим мужем воевать». – «Куда тебе воевать с моим мужем! Мой муж дюже сильный, с девятью головами!» – «Я и с одною, да буду с ним воевать, как мне бог поможет!» Царевна спрятала гостя за двери – аж летит змий. «Фу, как русска кость воня'!» – «Это ты по Руси летал, русской кости напахал!» – говорит царевна, стала подавать ужинать и тяжело вздохнула. «Чего ты, душечка, вздыхаешь?» – «Как мне не вздыхать, когда я ни отца, ни матери не вижу. Что б ты сделал, если бы кто-нибудь из моих родных сюда пришел?» – «Пил да гулял бы с ним». Иван Сученко выходит из-за дверей. «А, Сученко! Здравствуй, – говорит змий. – Чего ты пришел сюда: биться или мириться?» – «Станем биться! Дми точок!» Змий дунул – у него стал чугунный точок с серебряными пругами[10], а Иван Сученко дунул – у него серебряный с золотыми пругами; ударил он змия и убил до смерти, в пепел перепалил, на ветер перепустил. Царевна ему дала кольцо; он взял и пошел дальше.
Шел-шел – опять такой же дом с двумя этажами. Вышла навстречу девка: «Чего, русский человек, коло нашего двора ходишь?» – «Ты прежде воды дай – глаза промыть, накорми, напои, да тогда и спрашивай!» Она принесла ему воды, накормила, напоила и к царевне проводила. «Здравствуй, Иван Сученко! Чего ты пришел?» – «За тобою; хочу тебя у змия отнять». – «Куда тебе отнять! Мой муж дюже сильный, с двенадцатью головами!» – «Я и с одною, а его повоюю, коли бог поможет!» Входит в горницу, а там двенадцатиглавый змий дрыхнет[11]: как змий вздохнет, так весь потолок ходоном[12] заходит! А его сорокапудовая булава в кутку[13] стоит. Иван Сученко свою булаву в куток поставил, а змиеву взял; размахнулся, как ударит змия – пошел гул по всему двору! С дому крышу сорвало! Убил Иван Сученко двенадцатиглавого змия, в пепел перепалил, на ветер перепустил. Царевна дает ему кольцо и говорит: «Будем со мною жить!» А он зовет ее с собою. «Как же я свое богатство брошу?» Взяла все свое богатство, в золотое яйцо своротила и отдала Ивану Сученку; он положил то яйцо в карман и вместе с нею пошел назад до ее сестер. Подстаршая царевна своротила свое богатство в серебряное яйцо, а самая меньшая – в медное, и ему ж отдали.
Приходят они вчетвером до норы; Иван Сученко привязал меньшую царевну и встряхнул канат. «Как тебя, – говорит, – вытянут наверх, то покличь: Царенко! Он отзовется: га! А ты скажи: я твоя!» После привязал другую царевну и опять встряхнул канат, чтоб наверх тянули: «Как тебя вытянут, то покличь: Поваренко! Он отзовется: га! А ты скажи: я твоя!» Стал третью царевну до каната привязывать и говорит ей: «Как тебя вытянут, ты молчи – моя будешь!» Вытянули эту царевну, она молчит; вот Белый Полянин рассердился и, как стали тянуть Ивана Сученко, взял да и перерезал канат.
Сученко упал, приподнялся и пошел до старого деда. Дед его пытает: «Чего ты пришел?» – «Биться!» Начали воевать; бились-бились, устали и бросились до воды. Дед ошибся, дал Сученку сильной воды напиться, а сам простой выпил. Стал Иван Сученко осиливать; дед ему и говорит: «Не добивай меня! Возьми себе в погребе кремень, кресало да трех сортов шерсть – в беде пригодится». Иван Сученко взял кремень, кресало и трех сортов шерсть; вырубил огонь и припалил серую шерсть – бежит до него серый конь, из-под копыт шматья[14] летят, изо рта пар пышет, из ушей дым столбом. «Много ль нужно времени, пока ты меня на тот свет вынесешь?» – «А столько, сколько нужно людям, чтоб обед наварить!» Сученко припалил вороную шерсть – бежит вороной конь, из-под копыт шматья летят, изо рта пар пышет, из ушей дым валит. «Скоро ль ты меня на тот свет вынесешь?» – «Люди пообедать не успеют!» Припалил рыжую шерсть – бежит рыжий конь, из-под копыт шматья летят, изо рта пар пышет, из ушей дым валит. «Скоро ль ты меня на тот свет вынесешь?» – «Плюнуть не успеешь!» Сел на того коня и очутился на своей земле.
