— Олег Андреевич, вы правда за мной приехали?
— А что такое? Какие проблемы?
— Но как же.., через месяц экзамены... Когда надо ехать?
— Минут через двадцать и двинем. Хватит, чтобы собраться?
Лиза растерянно посмотрела на Евдокимова.
— Егор Егорович.., но как же так?
— Ничего, девочка, экзамены у тебя жизнь примет.
— А беретка? Я хочу получить свою беретку. Пять месяцев надрывалась и все, выходит, псу под хвост?!
Мужчины смеялись, ей было с ними хорошо. С этими двумя ей было так спокойно, как, может быть, только бывало с Сережей Лихомановым, когда он не валял дурака. Вот оно — чудо!
— Беретку, оружие, погоны — все тебе дадут в Москве, — пообещал Евдокимов. — Только голову побереги. Второй не будет.
— Можно попрощаться с Анечкой?
— Это святое.
— Егор Егорович, — Лиза набралась духу. — Не обижайте ее, пожалуйста. Он ведь в вас влюблена.
— Известное дело, — глубокомысленно кивнул Евдокимов.
Уже в коридоре разом нахлынула знойная тоска. Все ей стало здесь родным — крашеные полы, хвойный лес за окном, мальчики-курсанты, объясняющиеся в любви, терпеливые учителя и прекрасные незабываемые сны на железной панцирной койке. Как же вдруг со всем этим расстаться?
Анечка ревела в ее комнате, уткнувшись носом в подушку. Каким-то образом (школа!) ей все уже было известно.
— Ага! — прошипела злобно. — Убегаешь, а я остаюсь. Уже восемь месяцев здесь. Мне век, что ли, куковать в этой дыре?.. Попроси у своего друга, чтобы меня тоже забрал. Он все может.
— Что ты, Аня! — Королькова обняла подругу. — Какой он мне друг?
— Сама рассказывала, он твой родственник.
— Родственник, но не друг. Это разные вещи.
— Конечно, когда надо отшить Анечку — это разные вещи. Я так и знала, так и знала!..
Слушая ее одним ухом, Лиза прикидывала, что взять с собой. Вещей кот наплакал. Маленького саквояжа хватит. Но за ним надо сбегать в коптерку.
— Аня, послушай! Хватит ныть. Он тебя любит.
— Кто?
— Евдокимов. Я по глазам поняла.
— Ты что, сдурела?! — Анечкины слезы мгновенно высохли, она смотрела на подругу с каким-то мистическим ужасом. — Ты ему сказала?
— Только что.
— Обо мне?
— Я сказала, что ты в него влюблена.
— Ой! А он что?
— Глубоко задумался.
— Лизок, — произнесла Анечка проникновенно. — Я знаю, ты справишься со мной одной левой, но все-таки я тебе сейчас врежу. Так врежу, все твои подлые мозги выскочат из ушей.
— Не надо, — попросила Лиза. — Лучше поцелуй.
— Господи, какая же я дура!
— Почему?
— Никогда ни к кому не привязывайся сердцем — вот главное правило выживания. Калерия права. Она мне этим правилом весь череп продолбила. Да я так вроде и жила. Но теперь все изменилось. Ты очень дорога мне, Лиза, и еще, кажется, я действительно влюбилась в этого старого, жирного, самоуверенного солдафона.
— Подружка, — Лиза привлекла девушку к себе. — Но это же прекрасно, как ты не понимаешь.
— Я-то ему на хрен нужна, скопцу поганому?
— Не говори так, Анечка. Евдокимов безумно одинок. Он такое пережил. Ты согреешь его душу, и он ответит тебе взаимностью. Представь, как это чудесно. Такие мужчины, как он, любят смертельно.
— Вот этого не надо, — Анечка вяло улыбнулась. — Все это ерунда. Для него я обыкновенная шлюха — и больше ничего.
— Ты сама в это не веришь... Ох, опаздываю... Помоги собраться, Ань...
Через пятнадцать минут Лиза Королькова в сопровождении Гурко и Евдокимова вышла на крыльцо школы. Одета была в нарядное шерстяное платье и темно-синий плащ-дождевик. На плече на длинном ремне висела кожаная сумка, с которой пять месяцев назад приехала сюда. Прямо не верилось — пять месяцев! А почему не пять лет, не пять столетий? В этом затерянном в лесу чистилище время текло по- другому, возможно, в инопланетном исчислении. Час ты здесь пробыл или год, — это был одинаково плавный круг судьбы.
День отъезда (исчезновения?) выдался по-осеннему хрусткий, почти ломкий на ощупь. Вдоль сосновой подъездной аллеи собралось достаточно людей, чтобы предположить неординарное событие. А всего лишь залетная пташка покидала свое случайное гнездо. Ох, не случайное, нет! Лиза окинула взглядом множество лиц, и все они были родными. Мальчики-курсанты, с которыми дружила, но никому не позволила лишнего; в их прощальных улыбках — молчаливый упрек; суровые наставники, воспользовавшиеся негаданным перекуром не столько для того, чтобы попрощаться с ученицей, скорее желая поглядеть на знаменитого столичного гостя, попасться ему невзначай на глаза — еще бы, это был человек, сумевший в одиночку доказать, что на всякую черную силу рано или поздно сыщется управа, — после Зоны слава Гурко была непоколебима; даже тучная тетка Груня, главная повариха, не поленилась выскочить под серебряные небесные струи, распаренная, как из котла, стирающая розовой ладонью серую грусть со лба — все они, все протягивали Лизе руки, смеялись, произносили какие-то слова, желали удачи, провожали до машины чередой волнующих, мучительных прикосновений. И Лизе хотелось признаться им всем в благодарности и любви. Но она этого не сделала.
Смущенная, лишь бормотала, быстро, весело, твердо отвечая на рукопожатия, шутки, поцелуи:
— Спасибо, спасибо! Мы обязательно встретимся!
Услышала прощальный совет Севрюка:
— Расслабляйся, плохо расслабляешься, Лизка!
Подхватила Анечку, сжавшую ее в неистовом объятии. Потом ее развернул к себе Евдокимов:
— Будет худо, Четырнадцатый, звони, не робей!
Из черной 'волги', где за рулем сидел Гурко, высунулась наполовину и крикнула:
— Прощайте! Мне жаль покидать вас. Я плачу! — и если бы не цепкая рука Гурко, удержавшая ее за плечо, так бы и вывалилась под заднее колесо.
Мчались лесом, как туннелем, и вскоре выбрались на шоссе. Лиза отдышалась, и Олег угостил ее сигаретой.
— Поражен, — признался он. — Никогда не видел ничего подобного.
— Вы о чем?
— В нашей профессии особенно важно как провожают. Поздравляю, Лизавета. Тебя проводили сердечно.
— Какую профессию вы имеете в виду?
— У нее много названий. Но суть в одном — выявление истины.
Лиза вбирала в себя летящую, стелящуюся под колеса влажно-фиолетово-черную ленту. От Гурко шел ток высокого напряжения. Она с готовностью ему подчинилась. Во всяком случае, спорить с ним не собиралась. Если говорит, что у них общая профессия, значит, так и есть. Спросила:
— У Сергея беда?
— У нас всех беда, разве не знаешь? — скосил на нее быстрый взгляд, будто темным огнем ожег.
