– Что вы, как можно, – удивился пехотинец.
– Для меня машина дороже сестры, – авторитетно пояснил Егор.
– Это мы понимаем. Ничего, устережем. Отдыхайте спокойно.
В номере проверил сейф, потом открыл холодильник, долго изучал содержимое. После некоторых колебаний наложил на тарелку ветчины и немного маслин, прихватил пару банок английского пива. Уселся перед телевизором, дожидаясь, когда веки начнут смыкаться.
Раньше ложиться не имело смысла: мысли полезут в голову, а он не хотел ни о чем думать.
С телевизором за те два года, что он его не смотрел, произошла какая-то важная перемена. Ни по одной программе, сколько ни щелкал, не услышал внятной русской речи. То есть отдельные слова прорывались, но не несущие смыслового содержания. В американских боевиках, которые крутили по двум программам, и в мыльных операх (по трем) – это еще было понятно, но когда наткнулся на новости – обнаружил то же самое: развязная девица с огромным декольте и накрашенная, как 'Барби', бойко строчила по-английски с добавлением в особо эмоциональных местах отечественного сленга. Воспитанный в ранней юности уже на американской культуре, Егор из радостного щебетания дикторши кое-как уяснил, что в Москве за последние сутки произошло два новых взрыва в метро, прорвало канализацию на Манеже с выбросом на поверхность пяти мощных гейзеров (гейзеры показали, это впечатляло), а также на улице Сеченова обнаружили в мусорном баке несколько расчлененных детских трупиков, отчего у милиции возникло подозрение, что в городе снова объявился серийный маньяк по кличке 'Чемберлен', которого, по данным того же МВД, казнили в прошлом году. Расчлененку демонстрировали, заводя камеру с разных направлений и со смаком укрупняя ракурс. Как раз на этом месте Егора, застывшего не донеся банку с пивом до рта, вывел из легкого шока стук в дверь. Егор крикнул: 'Открыто!' – и в номере появился утренний коридорный в смокинге, пожилой и благообразный.
В гостиную не вошел, топтался на пороге.
– Объясните, пожалуйста, – попросил Егор, ткнув пальцем в экран, где в стоп-кадре застыла изуродованная детская головка. – Что это?
– Это телевизор, – сказал коридорный, – Если желаете, заменим на более крупный экран.
– Я не про то. Почему они все говорят по-английски?
Коридорный, в свою очередь, озадачился и сделал два шага вперед. Внезапно его печальное лицо прояснилось.
– Понимаю. Не всем гостям нравится. Администрация уже позаботилась об этом. Ведутся переговоры с немецкой фирмой 'Телефункен'. О подключении ихнего канала.
– А если я хочу послушать чего-нибудь по-русски?
– Шутите? Зачем вам это? Ничего хорошего все равно не скажут. Матерщина одна.
– И то верно. – Егор вырубил экран. – Вам-то что нужно?
Коридорный встрепенулся, на губах возникла добрая улыбка, как у старого моржа.
– Наш отель располагает большим набором услуг для развлечения гостей. Особенно если кто желает остренького… В мои обязанности входит ознакомить, так сказать… В прейскурант, сами изволите понимать, некоторые услуги не вписаны.
– Из-за налогов?
Коридорный склонился в легком поклоне.
– Имеет место и это, зачем скрывать… Так что ежели есть желание…
– Перечислите, пожалуйста.
Вместо перечисления служитель неожиданно хлопнул в ладоши, и в полуоткрытую дверь впорхнули две совсем юных девчушки в коротеньких черно-белых гимназических платьицах, за ними прибежал мальчуган лет десяти, рыжий, шустрый и голубоглазый. Вся троица под внезапно загудевшую откуда-то сверху музыку исполнила быстрый зажигательный танец и застыла посреди ковра в позе раскоряченных лягушек. Шесть наивных детских глаз уставились на Егора с непонятной, трогательной мольбой.
Он судорожно допил пиво. Спросил:
– Это что?
– Наша фирменная ночная услуга, – отрекомендовал коридорный вдруг задорно зазвучавшим голосом, – Трио бандуристов. Разумеется, на любителя… Ежели, допустим, легкая бессонница, усыпят кого угодно.
– Кыш! – Егор махнул рукой, отгоняя наваждение.
Детишек будто ветром сдуло.
– В принципе, – не смутившись продолжал коридорный. – Дамский товар держим на любой вкус, самый взыскательный. Любой комплекции, а также национальной принадлежности. Цены ниже средних. За барышом не гонимся. Нам главное, удовлетворить гостя.
– У меня невеста, – сказал Егор. – Мне женщины ни к чему.
– И это поправимо, – коридорный уже передвинулся в центр гостиной, глубокомысленно хмурился, превратившись из обыкновенного изворотливого гостиничного клерка в серьезного, философски настроенного человека, готового угодить не только делом, но и советом. – На цокольном этаже прекрасное казино, с приличными ставками. Отбор гостей только положительный.
Никакого уличного сброда, за этим строго следим…
Имеется сауна, бильярдные, клуб холостяков, а также морозильник.
– Морозильник?
Служитель неожиданно хихикнул в кулачок, стушевался и движением бровей вернул на лицо выражение глубокой, доброжелательной озабоченности.
– Не уверен, что вам это подойдет.
– И все же… Что такое 'морозильник'?
– Там опять дамы… Немного садизма, немного хорошей музыки и вина. Все пристойно, без перебора. Летальных исходов не зарегистрировано. Во всяком случае, в этом месяце.
– Скажите, пожалуйста, уважаемый, вы где работали до отеля?
Вопрос оказался для коридорного неприятным, он гордо вскинул голову.
– У вас, извиняюсь, какие-то претензии?
– Чистое любопытство. У вас речь характерная, нравоучительная.
– Да, представьте себе, служил директором одной из московских школ. И не стыжусь этого.
– Чего же тут стыдиться, – удивился Егор. – Я сам давно ли мечтал быть студентом… Что ж, спасибо за информацию, но мне сегодня ничего не надо. Лягу спать.
– То есть никаких распоряжений?
– Совершенно никаких.
Бывший директор, похоже, растерялся, с минуту еще маячил в гостиной, качая головой и бессмысленно разводя руками, и лишь затем, пожелав спокойной ночи, удалился.
Глава 3
– Пока не повидаю Анюту, ничего делать не буду, – упрямо сказал он Мышкину, который сидел перед ним, развалившись в кресле, как на нарах, скрестив ноги, бодрый, улыбающийся.
Час назад Мышкин ввалился в номер, разбудив Егора дубовым стуком в дверь. Егор открыл полусонный, накинув халат на голое тело, – и едва признал гостя. На Мышкине был ослепительно-желтый парик, половину рожи закрывали роскошные, тоже рыжие и явно приклеенные усы, только по родному бельму да по перебитому в трех местах шнобелю Егор угадал, кто такой.
– Ну-ка, ну-ка, – радостно загудел Харитон Данилович, – покажись, сынку, какой ты стал. О, вижу, заматерел, забурел, поднакачал мослы, постарался Питоша…
А в башке, поди, все такая же карусель?
Насколько Егор помнил, материн сожитель прежде не склонен был к такому бурному проявлению чувств.
