возникло:
Ресурс терминала [email protected] недостаточен для решения.
Это существо использует более значительные мощности.
— Валяй! — буркнул я, отбил предложение связаться утром и перевел Тришку в режим ожидания. Затем откинулся в кресле и закрыл глаза.
Будни утомили, захотелось сказок? Ну получи! Сразу две, компьютерную и с восточным колоритом!… Но о последней сказке, о колдовских очах Захры и гибком ее стане, я думать в эти минуты не мог — невероятность случившегося подмяла меня, как трактор — пустое ведро. Подмяла и выдавила мысли, мечты и образы, кроме кошмарного видения-полупрозрачный призрак осьминога с миллиардом щупальцев, опутавших планету, ее города и веси, железные дороги, автомагистрали, заводы, банки, корабли, шахты ракет под землей и спутники в небесах. Щупальца тянулись в каждый дом, пронизывали стены от крыш до подвалов, и каждое кончалось глазом — розеткой, лампочкой, мембраной телефона, гладкой экранной поверхностью либо чем-то вроде кофемолки или утюга. Ожившая Сеть со всеми ее причиндалами… великий энергоинформационный спрут…
Я тряхнул головой, отгоняя этот фантом, и, чтоб разрядить обстановку, сказал Белладонне:
— В сущности, парень он неплохой, этот Джинн. Сговорчивый, неагрессивный… Думаю, не будет против, чтобы кто-то еще суетился в его среде обитания. Нам ведь тоже без нее никуда… Ты как полагаешь, дорогая?
— Мрр… Мяу!
— Вот и я о том же. Надо его очеловечить, приручить, хотя бы в той же степени, что и тебя. Ты будешь символом… нет, образом! Образ — это важно, ибо всякая тварь, лишенная обличья, внушает смутные подозрения. И разумеется, наоборот: чем облик приятней, тем легче общаться… Поделишься с ним?
— Мр-ня, — согласилась Белладонна.
— Отлично. Ну а с гарантами что делать будем? Разорвем контракт по-тихому, по-доброму? Даже если Джинн решит задачу? Он-то решит, да мне не хочется дарить хрумков такими тайнами. Как бы чего не вышло!
Дарить хрумков мне в самом деле не хотелось. Я тяжело вздохнул, полез в ящик стола, вытащил свои зеленые, пересчитал. Потрачено было не все, пятьсот в наличии, и значит, цена вопроса «по-тихому, по-доброму» равнялась семистам. Где же их взять ученому доктору, выпускнику двух славных университетов? В Саламанке или, к примеру, в Кембридже такой вопрос меня не озадачил бы, но Саламанка канула в прошлое, а в настоящем был Петербург. Заняв кресло Вил Абрамыча, отказывая себе во всем, я мог собрать семьсот зеленых примерно за год.
— Что делать-то будем, моя прелесть? — спросил я Белладонну. — Бянус гол как сокол, а у Симагина всего добра — стакан да пистолет. Тришку продадим? Наймемся к Бобу Ренсому кабанчикам хвосты крутить? Так ведь не выйдет! Я ведь завтра обещал! Слово вылетело, не поймаешь… вечером — слово, утром — деньги… А где их взять?
— Мяууу!
— Толковый совет, — кивнул я и направился в прихожую, а оттуда — на лестничную площадку.
Время было не позднее, ханд-таймер прозвонил восемь тридцать, и дети, надо полагать, еще не спали. Я подождал, прислушиваясь, у катерининой двери, услышал радостный олюшкин визг, бодрую мелодию мультфильма и ткнул пальцем в кнопку звонка. За дверью завозились, в глазке мелькнул и исчез свет, потом раздался женский голос:
— Ты, Сережа?
— Собственной персоной.
Открыв дверь, Катерина потащила меня на кухню.
— Давай-давай, заходи! Ты кстати, как всегда… поможешь дите утыркать… то есть сначала накормить, а потом…
Не успел я оглянуться, как оказался у стола с чашкой какао в руке и Олюшкой на коленях. Кроме того, имелся сладкий творожок — это для Олюшки, и бутерброды с осетриной и салями — это для меня. С ними я разделался в три минуты, почувствовав, что голоден, да и Олюшка не отставала. Очень талантливый ребенок! Кто еще может одновременно есть, пить, говорить и щекотать дядю Сережу за ухом?
Наконец дите угомонилось и отправилось в детскую, готовить постель и переодеваться. Моя соседка, надо отдать ей должное, была сторонницей трудового воспитания.
Я доел последний бутерброд и благодарно улыбнулся. Катерина, подперев щеку кулачком, глядела на меня с материнской нежностью.
Вот объясни мне, Сережа… Почему приличный и умный мужик, как правило, нищий? Деньги вас не любят, что ли? Или вы их не любите?
Это такая неизлечимая болезнь, вроде диабета или СПИДа, — ответствовал я. — К тому же наследственная. Коль мужик приличный и умный, то у него генетическая предрасположенность к нищете, что по-научному зовется синдромом баксодефицита. И должен признаться, что у меня сейчас острейший приступ. Ее глаза лукаво блеснули.
— Собрался что-то покупать? Может, машину? Или женишься и хочешь съездить на Канары?
Отец, поучая меня, говорил, что женщины одалживают щедрей и легче, чем мужчины. Но при одном условии: женщина желает знать, на что пойдет ее заем, и потому готовь заранее легенду. Не обязательно правдоподобную — главное, чтоб за душу брало.
— В военкомат меня вызывали, — сказал я, стараясь не глядеть в лицо Катерины. — Присвоили старшого и намекнули, что мной интересуется подполковник Чередниченко из седьмого кабинета. Очень большой у него интерес… большой и горячий… Откупиться бы нужно, Катя.
— Ну и дела! — Она всплеснула руками. — Тебе ведь за тридцать, могли бы и в покое оставить!
— Что с того, что за тридцать? — возразил я, припомнив военкоматскую мымру в квадратных очках. — Тридцать, милая, не пятьдесят! По их понятиям, я бравый молодой человек, с приличным здоровьем и редкой воинской специальностью. — Наклонившись к Катерине, я принюхался к запаху ее духов и таинственно прошептал: — В общем, компьютерный полк в Магадане ждет меня не дождется.
— Надо бы связи поискать… — задумчиво сказала моя соседка. — Есть у меня один бобер, да больно мерзкий… тоже бесплатно не сделает… — Вздохнув, она огладила пышную грудь. — А много ли надо, Сережа?
— Много. Сказали, тысячу двести. Пятьсот я набрал, а остальное…
Катерина оживилась и махнула на меня ручкой с наманикюренными серебристым ноготками.
— Еще семьсот! Да разве это деньги, Сережа! Я бы за них под того бобра и на минуту не легла! Отдавай. Пусть сожрут и подавятся!
Она вспорхнула, ринулась с кухни в коридор, потом, похоже, в туалет; что-то звякнуло, скрипнуло, зашуршало, и через минуту передо мной лежали семь знакомых бумажек с портретом президента Франклина.
— Подождешь месяца три? — спросил я, засовывая день ги в карман. — Возьму какой-нибудь заказ, приработаю…
Катерина кивнула и придвинулась ближе ко мне, так что наши колени соприкоснулись.
— Хоть год подожду. С твоей головой, Сережа, да вернуться в Штаты… Не одному, конечно, а с хорошей бабой да еще с ребеночком… потом и своих завести… Ты ведь детишек любишь?
Не всех, — ответил я, отодвигая колено. — Некоторых. Есть такие, что посмотреть приятно.
— Ну пойдем, посмотрим, — с томным вздохом сказала Катерина, и мы направились в детскую.
Увидев, что мы заглядываем в дверь, Олюшка подскочила в постели и затараторила:
— Дядя Сережа разбогател, да? Узнал секрет заокеанских волшебников? Теперь он годится нам в папы? Мамочка, ты его не отпускай! Хватай его вместе с Белянкой, а то у нас ни папы, ни котявки нет! Только противный дядька Эдик, а Сервант Ашокович еще противней! Ты…
