перед своим шатром и смежил веки.
Прошло недолгое время, раздался топот, а затем – голоса:
– Здесь Лиги-Pyx, повелитель. Мой лоб у твоих подошв.
– Ххе! Здесь Кушта, вождь. Прикажи, и я буду грызть камни!
Кушта начальствовал над левым крылом войска, Лиги-Pyx – над правым. Оба носили титулы Опоры Очага и были преданными слугами. Конечно, пока руки вождя лежали у каждого на горле.
– Воины ушли? – спросил Серый Трубач, не раскрывая глаз.
– Пять сотен Мечущих Камни – на восход Уанна и Аукката, – сказал Кушта.
– Семь сотен Белых Плащей и Пришедших С Края – на закат божественных светил, – произнес Лиги-Рух.
– Хурр! Когда вернутся?
– Когда Уанн уйдет за край земли, – в один голос ответили военачальники.
Значит, еды хватит еще дней на пятнадцать, решил Трубач. За прошедшие годы, покоряя одни Очаги и истребляя другие, он хорошо усвоил, на чем держится власть. Три монолита лежали в ее основе: пища, вода и жестокость. Он носил много титулов, намекавших на его связь с богами, но, в сущности, его нужно было бы звать Владыкой Воды И Пищи. Что до жестокости, то даже Ррит, Бог Голода, не мог сравниться с ним.
– Что в лагере? – спросил Серый Трубач.
– Воин из Людей Молота подрался с воином Зубы Наружу, – доложил Кушта.
– Обоих – в котел. Что еще?
– У пастухов Людей Песка сбежал яхх.
– Виновных – в котел. Дальше!
– Доносит старший сотни из Белых Плащей. Воин говорил, что нужно идти на восход светил, а не на закат, ибо до туфан ближе, чем до ядугар, – вымолвил Лиги-Рух и, помолчав, добавил: – Умный!
Веки Трубача поднялись, и Лиги-Рух с Куштой вздрогнули под пронзительным взглядом вождя. Он медленно произнес:
– Умные мне не нужны. Мне нужны храбрые, сильные, верные и покорные. Говорившего – в котел!
Лбы военачальников стукнулись о землю у его ног. Несколько мгновений Трубач разглядывал их, затем произнес:
– Мы пойдем на восход. Скоро. Такова моя воля! Идти придется много дней, и если мы не найдем пищу и воду, у наших костров сядет Ррит. Воины должны быть терпеливы. Должны верить, что нас ведут боги и духи.
– В котлах много места, – пробормотал Лиги-Рух. – Для тех, кто не верит.
– Так, – согласился вождь. – Но даже попавший в котел должен верить в предначертание богов. Я буду говорить с богами, а наши великие ппаа спросят демонов. Воины пусть смотрят и слушают.
– Мудрое решение, – молвил Кушта. – Три великих ппаа уже здесь. Сувига из Мечущих Камни и еще двое, из Людей Ручья и Людей Песка. Духи скажут им то, что ты повелишь.
– Но нет еще Киречи-Бу, ппаа Белых Плащей, – напомнил Лиги-Рух. – Будем ждать?
– Два дня, – распорядился Серый Трубач, – ждать два дня. Если он опоздает, я съем его печень. Можете идти.
– Кровь вождю! – произнесли Кушта и Лиги-Рух, а затем побежали к своим скакунам и воинам охраны, скучавшим в отдалении. Серый Трубач прищурившись, посмотрел на висевшие в небе светила и снова закрыл глаза. Свет солнц ослеплял, их величие подавляло, напоминая, что если он и считается их Братом, то всего лишь младшим.
С закрытыми глазами легче думалось.
Он пойдет туда, где восходят Уанн и Ауккат. Ближние оазисы разгромлены, но знатоков дорог и троп убивали не сразу, а после долгой беседы, вставив одним кол в задницу, а у других медленно сдирая кожу со спины. Никто из них не знал речь шас-га, но среди воинов нашлись понимавшие торговый жаргон туфан, и это позволило столковаться с пленными. Теперь вождю было известно, что Спящая Вода вывела войско ближе к стране туфан и что до нее примерно сорок или пятьдесят дневных переходов. Он собирался подтвердить свое решение волей духов и богов, а затем идти на восход, двигаться от оазиса к оазису, от одного источника пищи к другому. Здесь оказалось так много еды и воды! Много мяса и сытных плодов, много травы и топлива, много горьких ручьев и сладких колодцев… Видно, Ррит, Бог Голода, явил свою милость Очагам степи, даровав им это изобилие!
До Трубача донеслись вопли и предсмертный хрип – в лагере карали провинившихся.
Открыв глаза, он прислушался к этим звукам и снова посмотрел на небо, определяя время по положению светил. «Отряды уже в оазисах», – мелькнула мысль. Затем ему вспомнилась поговорка, гласившая, что мир – это песок и трава. Так было на севере, за горами, но в новом мире, лежавшем перед Трубачом, прежняя мудрость не годилась.
– Мир – это власть, – пробормотал он. – Моя власть! Власть над всеми землями от заката до восхода!
Завиднелась стена, и всадники ускорили бег скакунов, оставив позади неторопливо пыливший обоз. Горы здесь отступали, образуя ряд пологих террас, по которым катила воды небольшая речка. Террасы и прилегающая к ним равнина были тщательно возделаны: внизу – паутина водоносных канав и канавок, прорезающих поля дигги, мучнистого плода, уже знакомого кочевникам, а выше, на лугах с желтой травой, пасутся под присмотром мальчишек мохнатые длинноухие хффа. Оазис казался больше и богаче предыдущего, разоренного в прошлый набег: шесть поселений с непременными колодцами в круге сплетенных из лозы домов, много людей и скота, несколько кузниц и гончарных мастерских с дымящимися трубами, а на самой верхней террасе – укрепленное жилище местного владетеля, две приземистые башни, которые соединяло длинное каменное строение. Все это пространство от нижних полей до башен было заглублено в отвесный склон хребта, зажато высокими неприступными отрогами, а от пустыни отгорожено длинной покатой стеной. Ее возвели из крупных глыб, лежавших в основании, из битого камня и глины – внушительное крепкое сооружение, которое, очевидно, начинали строить предки, а закончили потомки. Стена защищала посевы от ветров и песчаных бурь, но не от нападения: ни частокола, ни площадок для лучников, ни тысяч бойцов, чтобы оборонять ее по всей длине, тут не имелось. Ловкий воин мог забраться по выступающим камням до самого верха, а кроме того, в стене были ворота.
Отряд шас-га быстро перестроился: три сотни начали растягиваться вдоль стены, две поскакали к воротам. Это препятствие, собранное из массивных досок и брусьев, могло спасти оазис от бродивших в пустыне дикарей, но шас-га были искусными воинами; ворота не могли задержать их надолго.
Но обитатели оазиса думали иначе и подготовились к обороне. На верху стены тут и там поблескивали шлемы, щиты и секиры воинов, и рядом с каждым толпился десяток-другой поселян, вооруженных дубинами, кольями и заостренными шестами; под гром набата из хижин выбегали мужчины и женщины, они торопились к защитной стене; ворота спешно подпирали изнутри толстыми бревнами, разжигали костры, чтобы метать в атакующих пылающие ветки, из укрепления на верхней террасе появился небольшой отряд в доспехах – очевидно, дружина владетеля. Грохотали медные била, скрипело дерево, орали и перекликались люди, потрескивая, занимался огонь, и в этом хаосе звуков временами слышался то звон тетивы, то рев испуганного животного, то особенно громкий возглас или лязг клинка, который поспешно тянули из ножен. Вероятно, местные жители, побывав на пепелище соседей, представляли, что их ждет.
Отряд, направлявшийся к воротам, внезапно притормозил и сбился плотной массой. Воины освобождали из ременных петель топоры, вытаскивали ножи, раскручивали веревки с крюками; им предстояло лезть на стену и сражаться в ближнем бою. Остальные всадники испустили боевой клич и стремительно ринулись к стене. Они мчались в двадцати-тридцати шагах от укрепления, и пращи со свистом рассекали воздух над их головами. Град камней с убийственной точностью обрушился на защитников; ломались кости, трещали черепа, гулко грохотала бронза, попав под удар снаряда, стонали
