команда, не из ФРИК, так что им здесь торчать?
Лейла хихикнула.
– Есть причины…
– Конечно, есть. Инанту на меня глядел, а Кафингар – на Энджелу… причем с обожанием, клянусь Великой Пустотой! Ну, его я понимаю. А коллеги что же? Что им тут сидеть? Пекло – неприятный мир…
– У терукси очень развита мужская солидарность, – пояснил Петр. – К тому же Кафи в их группе старший, а уважение к старшим у них в крови. Они будут сидеть на Пекле столько, сколько пожелает Кафингар.
Ивар кивнул, и беседа переключилась на другие темы, на дочерей Исаевых, их поместье под Самаркандом и воспоминания юных лет. Когда Тревельян покинул гостеприимных хозяев, была середина ночи; свет в холле померк, на жилом ярусе царила тишина, и в огромном хрустальном окне сияла редкая россыпь звезд и плыл зеленоватый диск Гандхарва. Остановившись у куста пионов, благоухавших сладко и тревожно, он всмотрелся в висевшие рядом зеркала. Прошло часов шесть, как Юэн Чин запустил процессы биотрансформации, и внешность Ивара начала меняться: лицо становилось более узким, словно его сдавливали с обеих сторон, рот и зубы делались крупнее, кожа – смуглее, а постепенно удлинявшиеся волосы уже достигали плеч. К утру он примет облик шас-га, воина Белых Плащей или Пришедших С Края, не столь ужасных видом, как Зубы Наружу. Но так или иначе обличье у него станет устрашающим.
Тревельян пощупал импланты: медицинский – под ребрами, и боевой – в указательном пальце. Кроме того, в плече сидело устройство для голографических иллюзий, имевшее защитную функцию – обмануть и отпугнуть. Импланты уже прижились; надавливая на них, он чувствовал лишь упругое сопротивление мышечной ткани. Почти инстинктивно он коснулся виска, где прежде сидел кристаллик с личностью командора, и вздохнул, не ощутив привычной ментальной связи. «Дед сейчас командует легионами на Хтоне… – мелькнула мысль. – Мозг, искусственный интеллект, вывезенный с Сайката, его, конечно, не заменит, хотя помощник он неплохой. Помощник, и только… Многого ему не хватает – юмора, человечности, тепла…»
Заслышав шорох, Ивар обернулся. Одна из выходивших в холл дверей сдвинулась, и в проеме маячила тонкая женская фигурка. Свет, падавший из жилого отсека, пронизывал полупрозрачное одеяние, и платье не скрывало почти ничего, ни длинных стройных ног, ни мягких очертаний плеч и талии. Девушка пристально глядела на него. Пряди рыжих волос падали на грудь, пальцы теребили их, перебирали, в зеленых глазах затаилась лукавая усмешка.
В горле у Тревельяна пересохло. Цветочный аромат туманил голову, полумрак, царивший в холле, навевал грешные мысли. Он откашлялся, шагнул к женщине и произнес:
– Бессонница, Анна? Одолевают мечты о грохоте вулкана и шорохе ползущей лавы? Под эти звуки лучше спалось?
Она сморщила носик.
– Не люблю спать в одиночестве – по крайней мере в те дни, когда я без скафандра. Зайдешь?
Предложение было соблазнительным, но Ивар лишь покачал головой.
– Мне нужно еще поработать. И потом…
Девушка перебила его:
– Работа, работа! Все вы помешаны на работе! Для работы есть Поднебесный Хребет, и Къолл, и пустыня, и весь этот мерзкий мирок, а здесь нужно отдыхать! В этом месте мы не ксенологи и планетологи, не сотрудники Фонда и не герои-первопроходцы, а просто мужчины и женщины!
– В общем-то ты права, – ответил Тревельян, поразмыслив. – Но напомню: я сказал «и потом».
– А что потом?
Анна Веронезе раскраснелась и была чудо как хороша. Пару секунд чувства Тревельяна сражались с сознанием долга. Долг победил.
– Завтра я собираюсь в степь, и Юэн уже облучил меня в биотроне. Начались изменения… – Он придвинулся ближе, позволив свету упасть на лицо. – Неужели ты хочешь проснуться утром и увидеть в своей постели жуткого шас-га?
– Это было бы интересно, – заметила Анна. – Насколько я знаю местную биологию, у шас-га, кьоллов, туфан и так далее все устроено, как у людей. Запах, правда, неприятный… Но ты ведь будешь не настоящим шас-га, а чистым или хотя бы не очень грязным.
Она потянулась к Тревельяну, но тот отступил на пару шагов.
– Очень сожалею, моя прелесть… искуплю при первой возможности… клянусь своим погребальным кувшином…[11]
Девушка рассмеялась.
– Не бойся, я не стану гоняться за тобой по всей башне и будить уснувших коллег. Я тебя где- нибудь подстерегу… у пальмы или в бассейне.
– Договорились, у пальмы, – сказал Тревельян, отступая к дверям своих апартаментов.
Но Анна, сделавшись вдруг серьезной, пошла за ним.
– Подожди, Ивар, подожди… Я не за тем тебя поджидала, чтобы затащить в постель… то есть это не исключается, совсем нет… – Ее щеки вспыхнули. – Но я хочу спросить…
– Да? – Ивар остановился.
– Я восемь лет в системе ФРИК, двадцать месяцев на Пекле, но у тебя гораздо больше опыта. Скажи, зачем мы здесь? Здесь и в других мирах, где людям Земли вовсе не место? Какой в этом смысл?
«Хороший вопрос!» – подумал Тревельян. Было время, когда он сам его задавал и, доискиваясь ответа, терзал своих наставников, копался в старых книгах и современных ученых трудах, спорил с сокурсниками и учителями. Какой в этом смысл?.. Слишком мягкая формулировка, выбранная теми, кто опасается спросить иначе: какое у нас право? Почему мы лезем в жизнь других миров, пусть не столь совершенных, как наш? Кто просил нас о помощи? Кто выдал мандат на изменение их судеб? И если уж мы этим занимаемся, откуда известно, что наши усилия – к добру?..
Это не касалось споров с равными по мощи. Подобные конфликты разрешала война, или искусство дипломатов, или толерантность и терпение, но, во всяком случае, противоборствующие стороны осознавали ситуацию и могли защититься. Любая звездная цивилизация владела боевыми флотами, крепостями и сотнями колонизированных миров, мощной технологией, неисчерпаемым демографическим ресурсом, но главное – самосознанием расы и исторической перспективой. Собственно, она уже не являлась чем-то отдельным, обособленным от своих партнеров, а входила в галактический клуб, существовала в русле межзвездной политики и развивалась, с учетом угроз или благ, проистекающих от соседей. Но те, кто не имел иного оружия, кроме клинка и топора, кто поклонялся небу и солнцу, льдам и камням, кто жил в нереальном мире, полном богов и демонов, – те были поистине беззащитны. Вести их за собою, как детей?.. Но дети-то чужие, и права усыновить их нет ни у кого.
Девушка смотрела на Тревельяна, и ее взгляд был настойчивым и тревожным. «Что я могу ответить?..» – подумал он и произнес:
– Ты спрашиваешь о том, что неподвластно логическому анализу. Зачем мы здесь? Какой в этом смысл?.. А есть ли смысл в жизни вообще и в чем он заключается? С какой целью мы родились и копошимся в этой галактической ветви, расселяемся среди звезд, деремся то с фаата, то с дроми, то с кни'лина? В чем смысл нашего существования? Не проще ли, появившись на свет, сразу вытянуть ножки? Вселенной от этого ни холодно ни жарко, и в ней не прибавится ни зла, ни добра.
Анна Веронезе замотала головой. Взметнулись рыжие локоны, сверкнули изумрудные глаза, рот упрямо сжался.
– Ты отвечаешь вопросом на вопрос. Это нечестно!
– А честно задавать мне такие вопросы? Я не Господь Бог, я даже не консул Фонда! – Помолчав, Ивар тихо промолвил: – Мы хотим творить добро. Удается не всегда, но мы стараемся. Другого ответа у меня нет.
– Мы творим добро, исходя из собственных понятий, – сказала Анна. – Вот, например, эти шас-га, что прорвались за хребет… Положим, ты загонишь их обратно, спасешь побережье и Кьолл, но ведь когда- нибудь они вернутся! Вернутся, Ивар! Мы закроем один проход, они найдут другой… или схватят купцов туфан и приплывут на их кораблях в Негерту и Саенси… или придумают что-то еще… Чтобы избавиться от этой угрозы, ты должен их уничтожить, как предлагал Кафингар! Но будет ли это благом и добром? Для
