Стоя на балконе, под кольцом прожекторов, трое мужчин вглядывались в темную ночную степь. За спиной у одного, смуглого, усатого, с рубцом во всю щеку, висел карабин; двое Других — щуплый, с мутноватыми крохотными глазками, и голый по пояс коренастый крепыш — вооружились разрядниками. Короткие тупые стволы эмиттеров поблескивали холодно и угрожающе.
— Сем днэй, — сказал усатый. Говорил он по-русски с сильным гортанным акцентом, да и по внешности на русскогo не походил — слишком темнокожий и темноглазый, с резко прорубленным ртом- щелью.
— Неделя, — откликнулся щуплый. — И что же, любезный мой?
— Недэлу могли гулят, кланус Христовой задницей! В Ха-ванэ или Санто-Доминго… или в Дамаскэ…
Щуплый хихикнул. Смех у него был странным — не признак веселья, а скорее ехидная насмешка. Усатый, казалось, ее не замечал.
— Кто ж тебе виноват, голубок? Больно ты скорый стрелять да резать… Не кончил бы того длинного, гулял бы сейчас в своей Гаване в белых штанах. А мы с Пашей — в Иркутске или в Улан-Удэ… Верно, Паш?
Коренастый Паша кивнул. Вид у него был мрачный. Они помолчали, осматривая степь, лежавшую за кольцом невысоких деревьев. Над их кронами виднелись тарелки излучателей на четырех решетчатых башенках Периметра.
— Так и будэм ждать? — промолвил усатый, косясь на щуплого. — Ты говорил, никаких проблэм. Никаких! Лэгче, чем на горшок присэст…
— Легче. Тут крутанул, там нажал — и в Гавану… Просто, когда все работает, касатик! А ежели не работает, так сиди и жди. Без пароля мне блокировку не снять.
— Ты говорил…
— Говорил!… И сейчас повторю: просто, когда все работает! — Мутные глазки щуплого моргнули. — Я знаю. Я ведь тебе не какой-то сопливый техник, я восемь лет старшим диспетчером отбарабанил, пока не срезали нашивки… Знаю, что к чему!
— Раз знаэш, сдэлай. Что тебе дался этот парол? Тут крутани, здэс нажми — и в Хавану. В Хавану! Какие там жэнщины, в Хаванэ! Какие дэвочки! — Щека усатого дернулась, рот, похожий на рубленую щель, приоткрылся; казалось, с губ вот-вот потечет слюна.
Щуплый, взглянув на него, захихикал.
— Ты, милок, похоже, глуховат, а? Я ведь сказал: без пароля в компьютер не влезешь! Ясно? А начнешь ковыряться да подбирать код, тебя же еще и треснет… Там, сударь мой, защита! Так треснет, что позабудешь, с какой стороны на бабу влезать в этой твоей Гаване… Ну, так и что? Чего мы добьемся? Ежели вломят мне по мозгам, и я позабуду, где крутить, а где нажимать? И отправлю тебя не в Гавану, а, к примеру, на Колыму? — Он покачал головой и пробормотал:
— Подождем. Кого-то они пришлют. Пришлют! Ну, и вы с Пашей над ним поработаете.
— Я один поработаю, — ухмыльнулся усатый. — Соскучилса я по работа. Очэн соскучилса!
— То-то длинного сразу в расход пустил… моего любезного коллегу…
Поторопился, касатик!
— А твой нэ поторопилса? — усатый кивнул на молчаливого крепыша. — С тэми ублудками, у бассэйна?
— Те нам без надобности. Длинный был главным, и только он знал пароль.
Остальные — так, мелочь… Мелочь ведь, Паша? — Щуплый подтолкнул коренастого в бок.
Тот угрюмо хмыкнул и пробурчал:
— Сявки! Вот бабу жаль. Бабу-то мы зазря сожгли! Я ведь баб столько лет не щупал…
— Жал, — согласился усатый, облизывая губы. — Нашэл я в ее барахлэ пару снимков… таких, где трапок мало, а кожи много… Гладкая сучка была! Все на мэсте, и все — подходя-щэе… Жал!
— Кто о чем, а вы — о сучках, — хихикнул щуплый. — Ну, так не палили б ей в зад, не жгли… глядишь бы, живьем поймали! А теперь, мил человек, раз приспичило, садись в вертолет, бери “вопилку” и отправляйся в лес. Там, я слышал, полно маленьких черных сучек.
Усатый потер змеившийся на щеке шрам.
— А я вот слышал другоэ… Слышал, что в этот лэс лучшэ совсэм нэ соватьса. Ни с “вопилкой”, ни с разрадником, ни с пулэметом. Сожрут! Или чэрномазые, или шатуны, или другая поган… А погани там побольшэ, чэм у нас в Чистилища.
Щуплый с насмешкой уставился ему в глаза.
— Вранье! Чистой воды вранье! Ты офицером был, сударь мой, а в ваших краях офицеры книг не читают. Тем более — справочников… Если б читали, ты бы про этот лес имел другое мнение. Мы ведь гостя откуда ждем? Из леса… Вот и подумай: пошлют его без точной наводки, и свалится он прямиком в чащу. Так? Себе на погибель, что ли? — Щуплый пожал плечами. — Вот уж нет! Коль не кретин, проберется лесом, и никто его там не сожрет, ни звери, ни черномазые. Только идти надо поверху… там, где у черных дороги есть… Я знаю, читал!
— Зна-ау, чи-итал! — передразнил усатый. — А ты нэ вычитал, сколких крэтинов сюда пошлут? Можэт, цэлую роту? Чтоб вэрнее нам кров пустит?
— Пришлют одного, — с уверенностью заявил щуплый. — Вначале всегда шлют одного. Разумеется, не кретина, а из тех, что поопытней да пошустрее. Так что ты, друг любезный, глаз с него не спускай… И ты, Паша, тоже.
Мрачный Паша хмыкнул, а усатый ощерился и погладил приклад карабина.
— Я нэ спущу! И он нэ спустит! У мэна к этим шустрым свой счет… Длиною в три года! Отсуда и до Латмэрики!
Щека у него задергалась, и шрам, похожий на розового червя, начал отплясывать сарабанду.
Глава 9
Станцию Саймон нашел еще до заката. Как сообщалось в директиве 05/15677-MR, ее серый бетонный купол, опоясанный сиянием прожекторов, высился в четырех километрах от лесной опушки, а за ним, где-то у самого горизонта, за холмистой степью, багровели горы. В свой бинокль Саймон даже мог различить пару темных скал, словно выдвинутых на равнину и похожих на две небрежно обтесанные колонны, обрамлявшие некие врата. Куда они вели? Разумеется, в ад — ибо северный небосклон был затянут тучами, а под ними что-то светилось и блестело, мерцало и наливалось зловещим багрянцем, и был тот отблеск похож на мириады костров, пылающих в преисподней.
Саймон, впрочем, к горам не приглядывался, больше рассматривая станцию. Она казалась абсолютно целой — никакие чудища с Перешейка, равно как и природные катаклизмы, стен ее не сокрушали, а это значило, что две первые гипотезы “Перикла” пошли прахом. Третьим в списке числился отказ оборудования, но это представлялось совсем уж невероятным. Разумеется, Исход на какое-то время приостановил технический прогресс человечества, и многое — энергетические и электронные системы, вооружение и транспорт (если не считать самого Пандуса)
— оставалось таким же, как в двадцать первом веке. Таким же в принципе, но неизмеримо более мощным, более компактным и надежным. Отказ любого устройства, будь то радиофон или термоядерный генератор, рассматривался как событие чрезвычайное. И “Перикл”, Аналитический Компьютер ЦРУ, был совершенно прав, оценивая возможность такой ситуации двумя десятыми процента.
Оставалось последнее — гибель сотрудников станции по неясным причинам, включая сюда агрессию с Северного материка. Но в нее Саймон не верил. Транспортных средств у изолянтов не имелось, крыльев они не отрастили, телепортацией не баловались, так что море и Перешеек были для них преградой неодолимой.
Он чертыхнулся, подумав о том, как могли скончаться — внезапно и вдруг! — четыре здоровых человека. Весь персонал станции разом! От гриппа, что ли, перемерли? Или устроили дуэль? Или покончили с собой от несчастной любви? Трое мужчин и одна девица — взрывоопасная смесь… Вдруг взорвалась? Чего
