— Что может сказать простой священник о ратных делах? — продолжая смотреть в окно, ответил поп. — Не мне решать на военных советах. Я буду молить господа бога и пресвятую деву о победе. — Он повернул маленькую лысую голову к висевшему над кроватью деревянному кресту. — Но все же, — он замялся, — надо призвать рыцарей из христианских стран. Больше иноземцев в нашем войске — и война будет стоить дешевле. Пока в Литве существуют язычники, желающие всегда найдутся.
— Святой отец прав, — сказал великий магистр, — об этом никогда не следует забывать. — И, строго посмотрев на Конрада Валленрода, добавил: — Разошли письма, не медли.
Великий маршал молча кивнул головой.
Ударил колокол в церкви святой Троицы. Великий магистр принялся вслух отсчитывать удары. Колокол перестал звонить, и в комнате воцарилась тишина.
— Ты свободен, брат маршал, — зевнув, произнес он, поглядывая на кровать, — настало время молитвы.
Конрад Валленрод, звеня оружием, тяжело поднялся и вышел, захлопнув за собой тяжелую дверь.
— Упрям, как осел, и нет в нем божьей благодати, — внушительно сказал великий магистр, прислушиваясь к удаляющимся шагам. — Здоров, как бык, и шея толстая, как у быка. Голову повернуть по- человечески не может, по-волчьи поворачивается — всем телом… Подбрось-ка, брат, в огонь поленьев, что-то озябли ноги.
Неслышно ступая в войлочных туфлях, священник молча подошел к камину. Нагнувшись, он поворошил в горящих дровах кочергой и развел жаркое пламя. На окнах заискрились ледяные узоры.
— Так ему бог дал, — разогнув спину, наконец отозвался он.
— А что, брат Симеон, может быть, и правда, что маршал бьет братьев рыцарей?
— Иной рыцарь — что пень дубовый, апостольским словом его трудно пронять, — неопределенно ответил духовник.
В коридоре снова послышались шаги. Кто-то, позванивая оружием, шел легко и быстро по каменным плитам коридора. Дверь в покои скрипнула, отворилась. Конрад Цольнер быстро повернул к двери свой орлиный нос.
— Могу я говорить, великий магистр? — кланяясь, произнес телохранитель.
— Говори.
— Письмо от литовского князя тебе, великий магистр. — Рыцарь приблизился и вручил Конраду Цольнеру пергамент с двумя восковыми печатями на шнурах. — Будут ли приказания?
Конрад Цольнер отрицательно качнул головой и, развернув пергамент, стал его рассматривать.
Рыцарь незаметно удалился.
— Не нравятся мне буквы в этом письме, — проворчал великий магистр, не знавший грамоты. — Посмотри, брат, они все словно кричат от испуга. Вот эта широко раскрыла рот и эта… А вот здесь она будто заламывает руки.
Духовник взял письмо, внимательно осмотрел печати и стал читать. Письмо было витиеватое, и чем больше слушал Конрад Цольнер, тем меньше понимал.
— Прочти еще раз, Симеон. Литовец Ягайла зовет меня на крестины в Краков, приглашает быть крестным отцом?
— Выходит, так.
— Он женится на польской королеве?
— Да.
— Что же делал в Кракове нечестивый поп Христофор? — взорвался магистр. — Охотился за юбками? Клянусь святыми ранами, я заставлю его плакать!.. Разъелся, как боров, и каждый месяц тянет от ордена деньги. «…Мне известно каждое слово, сказанное в Кракове, — передразнил Конрад Цольнер своего посла, — у меня везде свои люди»! Я не верил, когда мне писали, что нечестивец содержит любовницу… Собственно, верил, но думал, что он умен и не забывает дела. Запиши, Симеон: Христофора немедленно призвать в Мариенбургский замок.
Не зная, что делать дальше, великий магистр стал вертеть на большом пальце епископский перстень с рубином и алмазами.
— Ягайла оскорбил меня! — вдруг громко сказал он. — Пригласить в крестные отцы — да как он смел! — Взяв двумя пальцами письмо великого князя, магистр с отвращением бросил его на пол.
— Успокойся, брат, ничего страшного пока не произошло.
— Ты думаешь?
— Ягайла несомненно выиграл, в Кракове он будет в безопасности. Пожалуй, это самое умное из всего, что он мог придумать. Я говорю о князе Ягайле, но если говорить о литовском княжестве…
— О литовском княжестве? — словно эхо, повторил Конрад Цольнер.
— Литовское княжество вряд ли что-нибудь выиграет от Ягайлова брака. Вспомни, брат, наш разговор в Мариенбурге в тот день, когда приехал Витовт… Его святейшество папа не ограничится крещением язычников-литовцев, он захочет распространить свою власть и на русские земли. Он заставит поляков насильно перекрещивать русских. Если хочешь знать, — медленно говорил священник. — Польша в конце концов проиграет. У литовцев, кроме Ягайлы, есть еще много сыновей Ольгерда и вдобавок князь Витовт. Упрямая княгиня Улиана будет бороться за свою веру до последнего вздоха. В литовском княжестве заварится кровавая каша. Пусть пройдет время… Все же, — добавил он, вздохнув, — краковские крестины князя Ягайлы — это конец языческой Литвы. А если так, мы больше не нужны его святейшеству и ордену уготован бесславный конец.
— Мы сильнее всех в Европе, — побледнев, тихо сказал Конрад Цольнер. Только сейчас он в полной мере осознал значение краковских крестин: все будущее ордена поставлено под удар. — Мы хорошо организованное и богатое государство, — не слишком уверенно закончил он, взглянув на духовника.
— Борьба с язычниками давала ордену право на землю, право на войну, право на существование. Подумай-ка, Конрад, как мы будем вдохновлять на подвиги наших братьев. Ради чего они подставят свои головы под литовские мечи? Поход на Жемайтию следует пока отменить.
— Что будет с нами?! — не сдержавшись, вскричал великий магистр. — Мы, мы…
— Мы? А кто такие мы? — помолчав, спросил духовник.
— Мы немцы.
— Немцы? Мы вовсе не немцы, а подданные его святейшества папы, — сглотнув слюну, сказал священник. Его острый кадык задвигался по худой шее. — А папе выгоднее поддерживать поляков.
— Что же делать?
— Надо стать немцами.
— Но как, скажи мне, Симеон!
— Тебе не свершить этого, Конрад, у тебя мягкий характер и слабая голова, — раздумывая, ответил поп. — Не родился еще великий магистр, который сделает нас немцами.
— А если ударить на Польшу? — оживился Конрад Цольнер. — Сейчас как будто удобный случай.
— Поздно. Ударить надо было в прошлом году… Но великий боже, кто мог знать?! Папа так предприимчив. Поляки окрестят Литву и Жемайтию, и ничего с ними не сделаешь.
— Нет, рано полякам радоваться… Постой, брат, ведь польская королева замужем за австрийским принцем Вильгельмом. Поп Христофор не раз писал мне об этом.
— Ну и что?
— И, несмотря на ее замужество, ее выдают замуж за Ягайлу?
— Если папа захочет, то возможен всякий брак. — Священник усмехнулся. — Ты знаешь, где начинается круг?
— Нет, — облизнув языком пересохшие губы, сказал великий магистр.
— Я тоже не знаю. А папа, говорят, знает. — Отвернувшись, отец Симеон стал снова рассматривать ледяные цветы на окнах и задумался.
«Почему так происходит? — размышлял он. — Ведь Конрад Цольнер весьма и весьма ограниченный человек, но, как только его избрали великим магистром и вручили епископское кольцо, он возомнил себя мудрецом. Неужели он и вправду думает, что на него указал перст божий? Теперь-то он знает, как все это
