на пальцы. У некоторых на руках тявкали маленькие собачки в серебряных ошейниках.
Во время королевских приемов музыка гремела почти непрерывно. Слуги разбрызгивали по углам ароматную розовую воду. Выбитые из привычной колеи, монахи жались по своим кельям, сетуя, что им негде побеседовать и выпить вечерний стаканчик вина.
На королевские вечера приходили странствующие рыцари в зеленой одежде. Иные из них подолгу сидели на виду, скрестив ноги, показывая своей позой, что совершили путешествие в святую землю. Другие прославляли красоту и добродетели своих дам.
Через два дня на вечере появился молодой князь Зимовит. Было поздно, слуги разносили конфеты и вино. В воздухе плавали ароматные волны душистых вод и притираний. Пахло розами и апельсинами.
Вильгельм представил князя Мазовецкого королеве. Семко был в щегольском полукафтане. Ворот полотняной рубахи не закрывал шею, по плечам лежали светлые волосы. Голову украшала бархатная шапочка с летящим назад пером.
— Я благодарен за приглашение, королева, — сказал Зимовит, кланяясь и целуя белую руку.
— О, здесь очень скромно… К сожалению, я не могу устраивать приемы в моем замке.
— Я знаю о вашем горе, — сказал князь с явным сочувствием, — и постараюсь помочь сколько хватит моих сил.
— Если князь поможет, — услышал он в ответ тихие слова королевы, — он получит все, о чем мечтает.
— Вы знаете о моих мечтах, прекрасная королева?!
— Я обязана знать, о чем мечтают такие люди, как мой князь!
— О-о, прекраснейшая и несравненная королева, я навсегда ваш рыцарь и раб! — Зимовит еще раз благодарно и почтительно приложился к руке Ядвиги.
Королева обещала возвратить князю откупные земли, выдать немало золотых дукатов, и Зимовит решил считать за благо, что королем станет не поляк, а австриец.
Дружба князя Мазовецкого с принцем Вильгельмом еще больше усложнила положение, создавшееся в Кракове.
Пан Гневаш из Дальвиц не терял времени: к придворной партии, державшей руку австрийского принца, примыкали все новые и новые сторонники.
Однажды в перерыве между танцами, когда странствующий певец принялся читать стихи, Гневаш из Дальвиц подошел к королеве, сидевшей рядом с принцем, и что-то шепнул ей на ушко.
Ядвига вскочила с кресла, взяла за руку Вильгельма и отвела его к укромной нише в коридоре.
— Сегодня ты будешь в королевском замке, мой муж. Замок охраняют люди князя Мазовецкого, — сказала Ядвига, прижимаясь к его груди, — и никто не посмеет просить моей руки.
Через три дня в Кракове появился Андреус Василе. От Вильни он проделал тяжкий и долгий путь. Два раза ему пришлось вступать в драку с язычниками, пытавшимися его ограбить. Несколько дней он ждал переправы через недавно замерзшую реку. А когда стал переходить по тонкому льду, провалился и стал тонуть. Его с трудом спасли случившиеся поблизости рыбаки. На другой день он заболел и целый месяц пролежал в доме сердобольной католички.
Посетив францисканский монастырь, Андреус Василе сразу узнал дворцовые новости. Изрыгая проклятия, он бросился в замок.
Он разыскал каштеляна Добеслава из Куроженк. Доблестный рыцарь с серебряными волосами, выпив от грудной простуды горячего молока с медом, собирался ко сну.
— Прошу вельможного пана созвать королевский совет, — потребовал монах, — у меня важное дело.
— Не можно ночью созвать совет, на то есть день, — удивился рыцарь.
— У меня важное дело, — настойчиво повторил францисканец. Нос его побелел. — Благо отчизны, рыцарь, в твоих руках.
Каштелян закашлялся, подумал и послал слуг за главными членами королевского совета.
Францисканец срывающимся голосом объявил вельможным панам о согласии литовского князя стать мужем королевы Ядвиги.
Советники долго сидели молча, опустив глаза.
— Мы старались, чтобы Вильгельм каким-либо неожиданным образом не сделался настоящим мужем Ядвиги, — сказал хорунжий, — но, видно, судьба была против нас, и Вильгельм третий день находится в покоях королевы.
— Что вы наделали, старые дураки! — закричал монах, чуть не плача. — Ягайла отдает вместе с Литвой и Жмудью все русские земли! Я убью себя, если наше святое дело сорвется… Но прежде, панове, я передушу всех вас своими руками. Выжившие из ума обезьяны… Церковь и его священство папа никогда не простят вам предательства!
Несмотря на тяжкие оскорбления, паны королевского совета молчали.
— Немедленно во дворец! — крикнул он, пристукнув ногой. — Надо найти австрийского теленка и проломить ему башку, пока он не стал зубром… Это все, что мы можем сделать для спасения святого дела.
— Оскорбить королеву? — с испугом произнес Добеслав. — Может быть, мы подождем архиепископа? Его священство должен быть скоро в Кракове.
— Я служу господу богу и пречистой деве, — перебил монах, — и все дозволено, когда дело идет во благо святой церкви. Ждать нам нельзя и часу. Я хочу видеть настоящих поляков, а не выродков, которых нельзя назвать ни поляками, ни немцами!
— Во всем виноват пан Гневаш из Дальвиц, — начал было объясняться королевский казначей, — он подговорил князя Зимовита Мазовецкого, а князь…
— Доблестный пан, — не слушая казначея, обратился монах к Добеславу из Куроженк, — вы всегда были хорошим католиком. Я прошу вас через час пропустить меня в королевский замок с верными людьми. Я все беру на себя.
Члены королевского совета снова опустили глаза.
— Стража пропустит тебя, святой отец, в замок и всех, кто будет с тобой, — выдавил наконец из себя каштелян.
Францисканец встал, поклонился и молча вышел.
Глава тридцать пятая. УБЕЖДЕНИЕ, ПООЩРЕНИЕ, ПРИНУЖДЕНИЕ
Со стороны литовской дороги раздалась отдаленная песня боевой трубы. На рыночной площади не все обратили на нее внимание. Горожане продолжали волноваться и проклинать рыцарей.
Подошли пивовары, составлявшие одно из самых сильных братств. Под Кенигсбергским замком стало еще многолюднее.
— На замок! — раздались упрямые голоса. — На замок!
— Разгромим осиное гнездо!
— Правосудия, правосудия! — кричали люди.
Цеховые старшины совещались, что делать дальше. Решили просить поддержки у орденских рабов — славян.
Топот коня, идущего внамет, заставил многих повернуть голову. На площадь ворвался всадник на рыжем жеребце без седла и всякого вооружения. Это был юноша Рудольф Вилле, сын хозяина харчевни «Лошадиная голова». Харчевня находилась в двух верстах от замка по литовской дороге. Каждый приезжавший в город или покидавший его был рад промочить горло отличным пивом у старины Петера Вилле.
Многие узнали Рудольфа Вилле.
— Господа горожане, — крикнул юноша, — рыцари возвращаются, они подъезжают к нашей
