на оригинал, на живого смертного (да и умершего полвека назад), очень много работавшего и очень мало отдыхавшего человека.
У него было много врагов и завистников. Пожалуй, меньше всего их было и есть в простом русском народе. И боготворили при жизни и проклинали его посмертно больше всех — его завистники и враги. В народе не было истеричной реакции ни в ту, ни в другую сторону. Понимали: работает человек, сознает свою ответственность, и не ради себя это, не ради наживы и должностей своих родных и близких, помощников и соратников.
То, что произошло с нашей страной за последние полтора десятка лет, когда из нее выкачано материальных ценностей примерно на триллион (!) долларов — на подпитку западным благодетелям, да еще разворован и повешен на шею народа чудовищный долг на 179 миллиардов долларов, при годовом бюджете в 20—25 млрд. долларов, — одно уж это должно заставить хотя бы немножко задуматься тех, для кого Отечество — не звук пустой, и судьба России, русского народа, русской культуры — это его собственная судьба.
Это предисловие может вызвать у недоверчивого читателя, тем более определенным образом политически ориентированного, смутные подозрения: почему авторы положительно отзываются об СССР и, что совсем странно, о Сталине? Авторитетные комментаторы, публицисты, писатели, ученые за последние полтора десятилетия столько выплеснули грязи на те годы и вообще на советскую власть, что и смотреть-то в прошлое России, СССР невозможно без содрогания и омерзения.
Так вот, в отличие от многих из тех, кто усердно чернил те годы и образ Сталина, я, один из авторов этой книги, при его жизни не был ни сталинистом, ни даже сочувствовавшим идеологии марксизма- ленинизма, в партии не состоял и никакими привилегиями не пользовался.
Осенью 1951 года на своей первой сессии в Московском геологоразведочном институте я получил неуд… за незнание основ марксизма-ленинизма (был такой обязательный предмет). Не потому, что я был непримиримым врагом этого учения; просто оно как-то не укладывалось в моей голове — требовало не столько осмысления, сколько запоминания.
Кстати, двумя годами раньше мне влепили строгий выговор за то, что привел в школьной стенгазете эпиграмму XIX века:
Тем не менее диссидентом я никогда не был, считая таких людей антинародными и не только антисоветскими, но и антирусскими. Да и против советов депутатов трудящихся я ничего не имел: правильная организация была, хотя и с ограниченными возможностями.
Итак, при жизни Сталина я не был сталинистом и его смерть не оплакивал. Однако когда махровым цветом расцвел хрушевизм с его безрассудством, самодурством, нелепейшими государственными перестройками и отвратительными попытками навязать народу культ Хрущева и КПСС, когда стала неумолимо расширяться пропасть между номенклатурой, в которую лезли за постами и льготами всяческие нечистые личности, и народными массами, тогда (приблизительно в 1963 году) я пришел к выводу, что СССР не доживет до 2000 года.
Дело не только в сокрушительных для страны реформах Хрущева (идейного предтечи Горбачева и Ельцина), но и в том. как стал относиться народ к власть имущим. Мне доводилось работать в разных районах СССР — от Чукотки до Белоруссии, на Кавказе, в Средней Азии, Казахстане. И везде отношение к существующей власти было либо безразличным, либо скептическим, редко — доверительным.
При Хрущеве у нас установилась однопартийная система, полное господство «выходцев из народа» — номенклатуры КПСС. Только при Андропове появилась вторая, можно сказать, партия власти, которая могла контролировать номенклатуру, — КГБ. Были резко ограничены возможности вывоза золота, капиталов за границу (есть очень красноречивые цифры). Но Андропов, возможно по этой причине, вскоре скончался, оставив по себе добрую память в народе (не правда ли, странно с позиций диссидентов, партийных руководителей, образованного мещанства).
Только тогда я понял, что при Сталине у нас существовала многопартийная система советского образца. Крупные и сильные партии складывались по интересам, по социально-экономическим принципам: вооруженные силы, органы внутренних дел, руководители производств, КПСС (представляющая идеологию), местные органы управления (советы). Сталин старался сохранять такое партийное равновесие, и когда какая-то одна группа начинала претендовать на гегемонию, он ее разными способами (вплоть до репрессий) ослаблял.
Такая структура системы власти, пожалуй, более разумна и честна, более отвечает интересам общества, народа, государства, чем, скажем, двухпартийные, а по сути однопартийные системы в США или Великобритании, где просто властвуют представители двух кланов власть и капиталы имущих.
Однако Хрущев, играя на различии интересов, умело используя сильные и слабые стороны характера Жукова, смог свергнуть сначала Берию и подорвать влияние органов внутренних дел, а затем отстранить Жукова и ослабить роль армейского руководства. С той поры партийная номенклатура стала по существу единственной господствующей верхней прослойкой, оторванной от народа и достаточно быстро прогнившей. И дело даже не в Политбюро, а в нечистой массе крупных «аппаратчиков» партии и комсомола.
Хрущев был первым, кто заставил меня изменить свое отношение к Сталину. И чем неистовей Хрущев и его приспешники разоблачали культ личности, преувеличивая масштабы репрессий (не упоминая о своей роли во всем этом), тем основательней, дальновидней, разумней стали представляться мне деяния Сталина. Но и тогда мне больше по душе были взгляды анархиста П.А. Кропоткина, а вовсе не сталинизм.
Начиная с 1986 года, когда абсолютно определенно обозначилась капиталистическая антинародная направленность «реформ» и «перестройки», а затем был вопреки воле народов расчленен СССР во имя торжества американизма, низкопоклонства и лакейства перед Западом, свободы казнокрадам, коррупционерам и прочим, господства наихудшей части номенклатуры (перевертышей и предателей СССР и КПСС), когда началось прозябание и вымирание русского народа, унижение России и поношение русской культуры и патриотизма, — только тогда я понял, от какой страшной беды избавил Сталин Россию в 30-е годы.
Теперь стало ясно, что надо было сломить сопротивление троцкистов и прочих левых (которых в наше перевороченное время называют «правыми»). Надо было сломить сопротивление и тех, кто жаждал власти и капиталов, кто мечтал установить антинародный строй под своей гегемонией.
Мы отказались от всего самого лучшего, что было достигнуто при советской власти и под руководством Сталина. Нашим опытом и достижениями воспользовались на Западе. Они реформировали свою систему в социалистическом духе. Наши властолюбцы и лжепророки, жаждущие богатств (я вроде бы первым назвал их «дерьмократами») любой ценой, переняли все наихудшее, что есть в «первобытном капитализме», сделав из нашей сверхдержавы СССР кучку слабо развитых зависимых государств.
…Итак, еще раз повторю: в СССР я работал как геолог-производственник, порой в очень нелегких условиях. В КПСС не состоял, за чинами и званиями не рвался, идеологию марксизма-ленинизма не
