— Станята!
— Радько!
Обнялись. У Радька было черно-сизое, обмороженное лицо, губы с трудом шевелились: ночь провел, хоронясь в снегу.
— Олекса где?
— Не ведаю. Убит, должно.
— Убит… А Микита?
— И Микита тоже.
— Тоже… Искать надо… Погоди. Выпить бы чего горячего!
Захлопотал Станята. Рядом уже разводили костер, кинулся, громко объясняя дело. Ратники потеснились, глядя на спасшегося повозника. Кто-то налил чашу горячего медового взвару. Радько пил, обжигаясь и не чувствуя, только ощущал, как по всему телу разливается спасительное тепло и начинают свербить замороженные ноги.
— Да ты разуйся, дядя!
Станята уже стаскивал с него сапоги, растирал снегом:
— Персты, кажись, будут целы, шкура только сойдет!
— Салом, салом намажь!
— А где?
— Вота! — дали сала.
— Спаси Христос, мужики, благодарствуем!
— Не за что!
Радько, когда показались немцы, успел-таки, оставшись один (второй повозник, взятый со стороны, удрал сразу, да так и не нашелся потом: то ли домой подался, то ли сунулся сдуру под меч или увели немцы), вывернул в сугроб оба воза и закидал снегом, а лошадей, обрубив коновязи, прогнал в ельник. Темнота и неуверенность немцев, ожидавших ежеминутно нападения новгородских дружинников, помогли ему, как и многим, спастись и пересидеть в кустах.
Вдвоем со Станятой они вновь нагрузили возы. Затем, выбранив Станяту за потерю коня, Радько облазал рощицу, выгнал лошадей — возы попросил покараулить соседа, обещав заплатить, — и верхами отправились на поле.
— Убит, так тело найти нать! Я за Олексу Ульянии в ответе. Хоть тело привезти в Новый город!
Микиту нашли к вечеру, страшно изувеченного, затоптанного лошадьми. Радько, закусив губы, прежде снял с него порванную, рыжую от крови кольчугу, подобрал смятый шелом, а потом, разогнувшись, обнажил голову.
— Жаль парня. Оленица-то ума решится! Ладно, подымай!
Микиту снесли к общей могиле, куда опускали простых ратников, — всех в Новгород не увезешь!
Олексы не было нигде.
— Быть того не может, чтобы в полон увели, не таков мужик! — говорил Радько, но без уверенности в голосе.
Лошадь Станяты, к счастью, нашлась. Поймали в кустах еще рыцарского коня, слегка зашибившего ногу.
— Ничего, если без поклажи вести — выдюжит, — заключил Радько, осмотрев ушибленную ногу коня, — конь добрый.
Хозяйственный Радько снял доспех с мертвого рыцаря, мороженое тело приходилось рубить по частям. Набрали брошенного оружия.
— Нам все сгодится, не кидать стать! На раковорскую добычу рассчитывать нечего!
Теперь лошади были все, счетом даже одна лишняя, не хватало только хозяина.
Олекса нашелся к вечеру второго дня. Спасло его то, что упал он недалеко от того места, где убили Михаила Федоровича. Разрывая тела, ища посадника, ратники стащили дохлую лошадь и под ней обнаружили вдавленного в снег и недвижимого, судя по шелому и кольчуге, русского.
— Ай боярин?
— Не, из купцов, видно!
— Ну-ко, глянь!
Перевернули Олексу вверх лицом. Он глухо застонал, не открывая глаз.
— Живой?
— Куда? Это так, от шевеленья дух исходит!
— Мотри, мотри, живой!
— Чудеса! Понести нать!
Отдуваясь, мужики подтащили Олексу к костру, сняли шелом, кольчугу.
— Кончается купечь!
— Чур, кольчуга моя, я первый нашел!
— Погоди делить, может, и отойдет еще.
— Пить! — запросил Олекса.
Первый мужик поднес ему корчажку, вылил в рот несколько глотков. Олексу тотчас вырвало на бороду и руки ратника.
— Эк тя! — недовольно поморщился тот, обтирая руки о снег.
— Куда его? Живой!
— Не! Помрет, видно. Видишь, нутро уже не примает!
— У него тамо все чисто отбито, где уж будет жить!
— Купец, а тоже душа христианская! Дай-ко, я его попою!
Ночь и следующий день Олекса был без памяти. Жизнь то угасала, то вновь теплилась в нем. Пришел в сознание — все плыло: небо, тучи, лица стоящих мужиков.
— Кто будешь, как звать-то?
Он назвал свою сотню.
— Олекса, купца Творимира сын… Славенского конца.
Его вновь потянуло на рвоту, и сознание замглилось.
В следующий раз, придя в себя, он увидел склоненное над ним лицо Радька.
— Жив?
— Станята где?
— Тута я, живой! А Микиту убили.
— Микиту убили… убили… — с каким-то безразличным удовлетворением повторил он. — Микиту убили… — и закрыл глаза.
Радько нашел его, услышав, как выкликают имя Олексы и название сотни. Приняв раненого, строго спросил:
— А бронь с него сняли где?
Мужики замялись было.
— Давай сюда! Не видишь, кто? За нами не пропадет!
— Угостили бы…
— Это можно.
Радько распечатал уцелевший бочонок меда и щедро напоил мужиков. Тому, который нашел, сунул сапоги, снятые с мертвого чудина.
— В расчете?
— Не дешево за купчя?
Усмехнулся Радько, достал пару белок, доложил.
— Теперь подходяще!
Меч был у Олексы хорош — должно, потерял! Ну, мечей насобирали они со Станятой целых пять штук…
Три дня стояли на костях, подбирая раненых, зарывая трупы. Три дня воронье с карканьем слеталось на падаль. Три дня искали павших и не всех нашли. Пропали, как не были, Ратислав Болдыжевич
