фантастически полезной в качестве основы для общественного строительства. И при феодализме, и при капитализме каждая мало-мальски значимая социальная сила или миф встраивались в тоталистическую структуру. Любой человек с утопическим или эсхатологическим видением мог положиться на эту структуру и этим, в свою очередь, повышал ее легитимность.
Динамизм тоталистической мысли сделал её равно пригодной как для защиты существующей системы власти, так и для её критики и свержения. Со ссылкой на тоталистический идеал Бог, царь, государство, демократия и прочие символы власти всегда были под защитой, так же, как революции и прочие проекты по изменению общественного устройства, получали легитимность. Но в наше время механизм вдруг стал заедать. С развитием информационного общества эта тщательно отстроенная и общепризнанная философская платформа стала объектом разрушительных атак сразу с нескольких сторон. Крепления ослабевают, конструкция трещит по швам. Грандиозная тоталистическая модель, основа основ западной общественной системы, шатается.
Переход от феодализма к капитализму был связан со сменой парадигмы как в развитии науки, так и в технологиях. Именно астрономы и ученые, такие как Коперник, Кеплер, Ньютон и Галилей, заложили основы нового взгляда на мир. То, чем были озабочены мыслители раннего капитализма, так называемые философы эпохи Просвещения, было не столько по-настоящему новым мышлением, сколько попыткой подлатать и адаптировать старые и традиционные воззрения к новым наукам и их революционным открытиям относительно природы вещей. Однако стремление установить некую независимую объективную истину и найти центр бытия оставалось актуальным. Не было идеологического пространства, в которое можно было втиснуть новое представление о мире, где отсутствовал центр мироздания. Это привело бы к необходимости отказаться от тоталистической платформы, в то время как перед ней все еще стояли важные задачи.
У буржуазии не было особых проблем с тем новым восприятием реальности, при котором Земля больше не была центром Вселенной. Этот неопровержимый, усиленный эмпирическими доказательствами факт оказался исключительно полезным оружием в борьбе со старой властной структурой – феодальной аристократией. Когда выяснилось, что Земля вращается вокруг Солнца, а никак не наоборот, это означало подкоп под основание пошатнувшейся системы существующей власти. Вся старая конструкция с Богом, царем, Церковью и аристократией отыграла свою роль; игроки могут удалиться за кулисы. Но, с другой стороны, буржуазия не могла себе позволить пройти еще на один шаг вперед в рассуждениях, признав, что новый взгляд на мир также снижает значимость концепции человека, который больше не может быть абсолютной мерой бытия и отправной точкой философии. Такое заключение было неприемлемым, поскольку содержало угрозу жизненным интересам самой буржуазии. Человек есть наместник Бога на земле, и по этой причине необходимо, в философском смысле, укрепить его уникальное положение на вершине иерархии. Из соображений безопасности философия оказалась спутанной по рукам и ногам и задвинутой на второстепенные роли, будучи рассматриваема как некое экзотическое отклонение в ряду других гуманитарных наук. Капиталистическая эра стала диктатурой гуманизма.
Трое проницательных и передовых философов нарушили адаптивные правила игры, но их новаторское мышление дорого им обошлось. Голландец Барух Спиноза оказался в буквальном смысле отлучен от своих современников, в том числе и от своей еврейской общины. Его монизм коренным образом противоречил тоталистическому дуализму. Шотландец Дэвид Юм был вынужден отступить и смягчить свои наиболее радикальные убеждения. Лейбниц, первый в ряду великих немецких мыслителей, счел необходимым тщательно закамуфлировать истинно революционные элементы своей теории – что сама суть существования – это скорее движение, а не вещество – за различными усовершенствованиями тоталистической мысли, более понятными и приемлемыми для его современников. В тоталистических исторических книгах Лейбниц гораздо чаще представлен в качестве блестящего математика, 'последнего из великих людей Ренессанса', нежели как предтеча барокко в философии.
Прорыв нового мировоззрения ошеломил своей мощью. Для капиталистической машины власти эмпирицизм естественных наук (то есть применимость математического аппарата к реальному опыту взамен сотрясающих воздух рассуждений о том, как обустроить мир) оказался весьма привлекательным атрибутом. Возможность связать политику с наукой и заимствовать часть ее достоверности была признана потенциально ценной. Это придало бы основательную легитимность политической власти. В долгосрочной перспективе политика и сама могла бы стать наукой. Этот проект завершился в 1800-е, когда национальная экономика, социология и политология были признаны академическими дисциплинами. С этого момента оформился несвященный союз ученых и политиков, в котором люди науки были призваны штамповать вечные истины, соответствующие амбициям буржуазии. Преимущества этого союза были значительны и для самой науки, которой были гарантированы неограниченные ресурсы и изобилие новых интересных задач. Академический мир постепенно заменил старые, вышедшие из моды институты, такие как Церковь и королевский двор, став плодородной почвой для касты политических лидеров. Здоровый банковский баланс (главный буржуазный атрибут) дополнился научными званиями.
Вплоть до конца XVIII века наука была относительно свободна, поскольку ученые имели возможность посвящать свою деятельность любым вопросам на свое усмотрение, без особых на то ограничений, будь-то перевод Библии на языки народов мира, классификация растений или изучение светил. В дальнейшем, однако, академический мир получал четкие указания от мира политиков и коммерсантов по разрешению великих и престижных проблем капитализма, а именно: всеми силами поддерживать уникальную роль человека в природе и благословлять его царствование на вершине иерархии, как раз там, где раньше был Бог. Вот почему были изобретены так называемые гуманитарные науки. Академический мир стал неотъемлемой частью капиталистической структуры власти. Стартовал новый великий Человеческий проект.
Поскольку капиталистическая система определила себя как сугубо рациональную, то по иронии судьбы отпала нужда в философии, которая указывала бы на то, что является разумным и моральным, или что иррационально и морально недопустимо. Вопросы подобного рода, казалось, удачно разрешались с помощью науки, рынка и демократических институтов. Другими словами, тоталистическая философия сделала себя ненужной. Поскольку тоталистическое мышление имело внутреннюю связь с упраздненной точкой зрения Аристотеля Птолемея – факт, который отказались признать практики, её можно было свести к своего рода терапевтической музейной деятельности. Признание необходимости нового мировоззрения подорвало бы всю Деятельность мыслителей, и немногие были готовы заплатить такую цену. Особенно в обществе, где социальная изоляция означала немедленное препровождение субъекта в одно из величайших учреждений эпохи гуманизма: в психбольницу.
В то же время буржуазия не была готова допускать философской альтернативы тоталистическои традиции, поскольку она была основой гуманистической сверхидеологии, священной и неоспоримой. Трагическим следствием этого безвыходного положения стало то, что философия при капитализме оставалась под контролем служителей тотализма, которые, подобно престарелым членам Политбюро, были обречены на медленное и беспомощное вымирание, но не хотели, да и не могли уйти в отставку. Это означало, что сдвиг парадигмы в философии так и не произошел: гуманизм во всех смыслах означал продолжение старой традиции, а отделенная от государства Церковь застряла где-то на полпути между святым Павлом и Аристотелем. Время для всеобъемлющей философской революции еще не настало.
Только теперь, когда всемирная сеть приобретает четкие очертания, а капиталистическая структура начинает рассыпаться как карточный домик, пришло время для широкого пересмотра тотализма.
Нетократическое мировоззрение основывается на идеях, которые не новы и уходит корнями в Древнюю Грецию, но которым не удавалось составить влиятельную альтернативу тоталистическому мышлению, доминировавшему в философии. Мы назвали это альтернативное учение, характеризующее способ мышления и восприятия элиты эпохи информационного общества, мобилистической традицией. Она берет начало от греческого философа Гераклита и до сих пор произрастала в полном забвении, слабо мерцая в тени господствующего тотализма.
Мобилистическая традиция, в первую очередь и прежде всего, характеризуется стремлением к всеобщей открытости. Каждый субъект стремится приспособиться к реалиям окружающего мира, примириться с обстоятельствами существования, с тем, чтобы использовать эту позицию как стартовую площадку для улучшения условий, навязанных судьбой. Другими словами, это полная противоположность тотализму; идея здесь находится вне бытия и вне людей. Ego не является данностью. Философское
