Скорость изменений была беспрецедентной, и все прежние правила быстро устарели. Так появилась на свет первая экономическая теория, вероисповедание богатства, призванная вернуть общество в казавшееся утраченным гармоничное и уравновешенное состояние. Образ мысли в общественных науках в конце XVIII – начале XIX пока задавался, прежде всего развитием естественных наук, в частности физики. Престиж физики Ньютона был огромным, её достижения грандиозными: раскрытие загадочных совершенных механизмов движения небесных тел. Требовался такой же Ньютон, но философ, который мог бы 'открыть' законы гравитации в экономике и некие вечные принципы, управляющие священным порядком, существующим за кажущимся хаосом. Это была неразрешимая задача, отмечали экономист Майкл Ротшильд и другие, по той простой причине, что ньютоновская физика неприменима в данном случае, поскольку в ней не учитывается временная характеристика. Время, или, другими словами, направление, в котором развиваются физические процессы, попросту отсутствовало в естественных науках вплоть до появлении термодинамики в XIX столетии. Для Ньютона Вселенная есть неизменный вечный двигатель, своего рода космические часы, чей отрегулированный механизм не знает сбоев. Это вечное механическое повторение было сутью теории Ньютона. Она не допускала качественных изменений, так что каждая экономическая теория, построенная на основе этой модели, была склонна рассматривать изменения скорее как недостаток, нежели свойство объекта описания. Целью было достижение равновесия любыми доступными средствами, поэтому изменения, лежащие в природе вещей, воспринимались как его неприятные нарушения. Наука находит то, что ищет. Шотландский профессор философии Адам Смит, центральная фигура классической политической экономии, открыл закон всемирного экономического тяготения – личную заинтересованность. Согласно Смиту, когда каждый человек руководствуется личными интересами, это парадоксально приводит и оптимальным результатам для экономики в целом. Разные люди очевидно, имеют разные таланты и способности, и когда они обладают свободой для развития своих талантов и их применения, экономические показатели растут на благо всех. Поэтому всякие искусственным препятствия наподобие тарифов на импорт, приносят вред, поскольку система является саморегулирующейся. Расширение рынков означает рост производства – суть проповеди либерального оптимизма. Но даже Смит не включил в модель фактор изменений. Его теории описывает воображаемое состояние равновесия, либеральную утопию, а не бурлящую реальность. Система автоматически приходит в равновесие и немедленно сглаживает все возмущения внутри cебя, если ее оставляют в покое. Но идея о том, что система сама по себе может вдруг претерпеть решительные изменения, отсутствовал, в рассуждениях Смита. Это была мысль, которая не могла появиться, по крайней мере, если не отказаться от постулатов учения Ньютона, что было тогда немыслимо. Представление Смита об экономике как хорошо смазанной машине нашло множество рьяных последователей. Но не его оптимизм. Так, Дэвид Рикардо исходил из идеи, что количество ресурсов и товаров на рынке ограничено. Когда население растет, и, следовательно, число потребителей, увеличивается, растущий спрос ведет к росту цен, особенно на продукты питания. Баланс смещается в пользу землевладельцев, то есть производителей продуктов питания. Рост их доходов равен затратам потребителей и снижению доходом рабочих. Нет другого способа увеличить прибыли кроме снижения зарплаты, что, естественно, вызывает социальную напряженность. Благодаря работам Рикардо интерес к экономической теории сильно возрос, так что экономика стала считаться наукой, способной объяснить едва ли не все. Она заменила находившуюся в параличе философию в качестве метанауки. Система Рикардо была теорией, использованной и включенной Карлом Марксом в его исторический материализм: экономическое и социальное противостояние (следствие безжалостной эксплуатации другими) со временем достигает критической отметки, за необходимость радикального переустройства общества становится неизбежной, что в итоге приводит к созданию плановой экономики. Маркс тоже считал экономику машиной, однако не столь хорошо смазанной и отрегулированной, как полагал Смит, а нуждающийся в постоянном контроле и идеологической корректировке. Политической целью была статичная экономика, отрегулированный часовой механизм. Таковы были в целом воззрения на экономику в Учение без малого двухсот лет, которые нашли свое отражение во многих политических теориях, направленных на регулирование рынков и процессов распределения. Все кнопки и рычаги шли в ход в тщетной надежде добиться перманентной стабильности системы. Политические лагеря отличались друг от друга лишь в расстановке акцентов. Для либералов и консерваторов право частной собственности было священным. Правой альтернативой опасениям левых относительно монополий была конкуренция, но фундаментальные проблемы оставались прежними: ограниченные ресурсы и растущее население. Конечно, можно увеличить производительность, к примеру, в сельском хозяйстве, но не в пропорции к потребности в рабочей силе, требуемой для этого, в соответствии с законом сокращающихся доходов, сформулированным Джоном Стюартом Миллем, одним из ведущих идеологов либерализма, примерно в то же время, когда Маркс и Энгельс писали свой 'Коммунистический Манифест'. Рост благосостояния никогда не будет успевать за ростом населения. На что можно надеяться, – так это на достижение социально-экономического равновесия путем обращения к лучшей стороне человеческой природы и сдерживания рождаемости. Идея экономики как игры, в которой суммарная выгода сторон равняется нулю, и страх перед ростом рождаемости принадлежат священнику, экономисту и историку Томасу Мальтусу, чье влияние на развитие общественной мысли на рубеже XVIII-XIX веков трудно переоценить. Мальтус, исповедовавший воздержание и более позднее вступление в брак, умудрился напугать современников угрозой перенаселения, что со временем привело к появлению инструментов контроля рождаемости. Теория Мальтуса основывалась на необходимости баланса между числом людей и количеством ресурсов. Согласно безжалостному принципу Мальтуса, население растет значительно быстрее (геометрически или экспоненциально), чем производство продуктов питания (арифметически). Этот дисбаланс не может длиться долго и должен быть так или иначе ликвидирован. В природе это регулируется голодом или другими катастрофами, а для людей одним из вариантов является война. Нищета и страдания неизбежны в любом случае, а прогресс – химера. Подавая нищим, мы лишь ухудшаем общее положение, поскольку увеличиваем количество ртов. Парадоксально, но Мальтус, этот мрачный крестный отец 'безвыигрышной' философии, значительно способствовал эволюции в виде утверждения теории изменений и развития. Тупик, в который зашел Мальтус в своих рассуждениях, сделал возможным совершенно новый тип мышления. Что сделал Чарльз Дарвин, так это применил историю к истории. Он показал, что изменение – это не отклонение от естественного хода вещей или нарушение равновесия природы, но аутентичное состояние. Биологические виды, которые всегда считались вечными и неизменными, как идеальные геометрические фигуры, на самом деле являются продуктом исторического развития других, ныне вымерших биологических видов. Они развиваются, приспосабливаясь к обстоятельствам. Проблема была в том, что Дарвин никак не мог обнаружить движущую силу процесса – идею, объясняющую причины и механизм изменений. Ему была ясна идея эволюции, которая была революционной сама по себе, но он не понимал, как функционирует сама эволюция. Каждому крестьянину было известно, что можно улучшить качество и продуктивность зерновых культур или домашнего скота, отбирая и культивируя лучшие образцы. Но кто занимался этой селекцией в природе, и как это происходило? Это был большой вопрос. Для начала Дарвин предположил, что одни и те же законы применимы как к отдельным видам, так и к отдельным их представителям: они рождаются, взрослеют и умирают в силу биологической необходимости. Проведя больше года в бесплодных размышлениях, он почти случайно прочел 'теорию населения' Мальтуса (какой написал в дневнике – для развлечения). Внезапно все встало на свои места. Природа сама наблюдала за процессами отбора. Если в популяции рождается больше людей, чем есть необходимой для их обеспечения еды, следствием этого становится увеличение смертности населения, не достигшего еще детородного возраста. Те же, кто остался в живых и сумел произвести потомство, оказывался просто наиболее удачно приспособленным к обстоятельствам. Этот процесс повторяется из поколения в поколение. Кумулятивным эффектом этого процесса становится эволюция вида, поскольку естественный отбор благоприятствует лишь некоторым из возможных вариантов. В то же время окружающая среда непрерывно изменяется под влиянием климатических и геологических факторов, или как результат действия внутренних факторов. Изменение вида меняет условия обитания как свои собственные, так и других видов, что ведет к дальнейшим изменениям. Равновесия не существует, а процесс бесконечен. Ирония в том, что Дарвин совершенно неверно понял теорию Мальтуса. Или, если более позитивно взглянуть на вещи, Дарвин произ вел захватывающую дух гениальную интерпретацию пессимистических воззрений Мальтуса, чтобы наилучшим образом приспособить их к своим собственным взглядам. Борьба за существование, которая для Мальтуса была причиной всех зол, для Дарвина стала движущей силой эволюции, появления все более совершенных организмов. Так биология оказала
