Я провел больше десяти минут на негостеприимном перекрестке улиц Граса де Тромбон и Обиспо Чичарра, однако шестое чувство не уведомило меня о появлении кого-то из них. Я оперся, вернее, обнял — притворившись, будто сделал это по рассеянности — столб, которым была обозначена автобусная остановка. Дурнота и ощущение, что голова набита чем-то твердым и тяжелым, усиливались с каждой секундой…
Я вот-вот упаду в обморок? Более чем вероятно. Я в конце концов осознал это, и холодный пот оросил мой лоб, а по спине заструились ледяные ручейки.
Я не отважился закурить, поскольку от этого могло подскочить артериальное давление, без всякого сомнения и так уже повышенное. Я определяю повышение давления интуитивно, поскольку ни разу в жизни не позволял его себе измерять. Хотя я уважаю неумолимые законы вероятности Эрваса и Пандуро, но знаю, что как только зажигаешь сигарету, тотчас из-за угла появляется микроавтобус.
Микроавтобусы — это такие уродливые голубые механизмы, которые осуществляют большую часть пассажирских перевозок в этом городе. Иными словами речь идет о микроскопических автобусах, обладающих всеми характерными особенностями общественного транспорта и его очевидными недостатками, но в соответственном масштабе, с ужасной давкой, сутолокой и клаустрофобией, чему виной до смешного крошечные габариты машины, причем не следует забывать, что в салон набивается до трех десятков пассажиров. Их очень и очень много, и, разумеется, курить внутри не разрешается.
Зачем я рискнул выйти на улицу? Почему меня настиг мучительный приступ агорафобии, а вскоре мне предстоит пережить удушливые спазмы клаустрофобии? Зачем, наконец, я сделал это в столь нехорошее время суток, как шесть часов вечера, когда контрастное освещение придает толпе народа и деталям городского пейзажа фантастический ореол, что рождает зрительные галлюцинации?
Мой страх и невзгоды с лихвой компенсируются причиной, побудившей меня выйти из дома: ежемесячная партия в покер с закуской, оплаченной вскладчину, в доме Хандрито Анофелеса.
Несмотря на мой железный рационализм, покер занимает особое место в моем тоскливом существовании. Обычно я играю в одиночестве, вернее, с воображаемым соперником — не совсем воображаемым, я называю его Судьбой — несколько сдач каждый божий день. Выигрыш или проигрыш означает указание, следует ли мне браться за то или иное дело, насчет которого я решил посоветоваться с картами. От карт зависит решение бытовых вопросов: мочиться в раковину или в унитаз, или же, что важнее, выходить мне на улицу купить продукты или остаться дома, в безопасности, и страдать от голода; подобное случается, когда мама отправляется на экскурсию с бандой пенсионеров и не оставляет мне еды вдоволь.
Сегодня утром тройка дам против двух пар у Судьбы заставили меня принять решение позвонить Хандрито и подтвердить, что я обязательно буду участвовать в нынешней игре… как другие, не знаю.
Нашим посиделкам за картами скоро исполнится десять лет. К покеру нас приохотил никто иной как Хандрито. Психиатр посоветовал ему увлечься какой-нибудь настольной игрой в качестве терапевтического средства против его начинавшейся в то время шизофрении. И Хандрито, немного склонный к драматизму, выбрал покер.
С тех пор мы всегда играем в одном составе. Если кто-то не может, поскольку лежит в больнице или проходит курс лечения седативными препаратами, мы переносим день или неделю встречи, но никогда еще не нарушали ежемесячного ритуала. Нет, вру, нарушали, но это произошло лишь однажды, когда у Пепелу Понсе случился тяжелый рецидив, и в течение сорока дней его держали привязанным к кровати, чтобы он не выцарапал себе глаза во время буйных припадков.
Пятеро славных ребят, мы знакомы уже много лет, случайно встретившись в приемном покое скорой помощи в больнице. Нашу компанию составляют уже упомянутые Пепелу Понсе и Хандрито Анофелес, хозяин: мы всегда играем у него дома, благодаря любезности его родителей, чудесных стариков, которые больше всего на свете боятся болезни Алыдгеймера; затем — Маури Соррикета, самый серьезный из игроков: он не говорит ни слова с того дня, когда ему исполнилось сорок лет, а ему сейчас шестьдесят два, иногда он слегка тормозит игру своей невнятной мимикой. Кука Троконис, наша единственная дама: она говорит, что ей вот-вот стукнет пятьдесят по меньшей мере лет пять, красивая, обаятельная, законченная алкоголичка, подверженная эпилепсии; время от времени она кокетничает с delirium tretnens, что выражается в леденящих душу галлюцинациях. Четыре холостяка, мы тайно влюблены в нее… И, наконец, я, Фаусти Бола: невротик и мизантроп, уродливый — явная склонность к полноте скрывает мое природное изящество под сорока килограммами лишнего веса — сентиментальный атеист, да позволят мне перефразировать маркиза де Брадомина.
Естественно, мы играем на деньги. Покер без настоящих ставок все равно, что ночь без тахикардии — невозможен. Ни один из нас в жизни не заработал ни гроша, мы можем рассчитывать только на то содержание, которое нам выделяют папы и мамы, и, к счастью, по крайней мере один из родителей есть у всех. Но несмотря на свои тощие кошельки, мы четверо играем азартно, и на одной сдаче в банке порой собирается до пятнадцати песет, запредельная для нас сумма. Поэтому сегодня я намерен отомстить остальным за потерю денег, а главное — за унижение, которому меня подвергли в решающем круге прошлой игры.
Три психа, которые считаются моими друзьями, насмеялись надо мной. Бедная Кука уже вышла из игры, так что на нее я не сержусь: к тому моменту она так нагрузилась банановым ликером «Магия вуду», что лежала в прострации. В шезлонге. В гардеробной Хандрите.
Разыгрывались следующие ставки.
Мы сидели за картами уже свыше двух часов, а мы редко играем больше трех, следовательно, партия вышла на финишную прямую. Мне не везло, у меня оставалось всего-то четыре красные фасолины, двенадцать турецких горошин и единственная белая фасолина.
Не желая класть в банк наличные, что было бы дурным тоном, мы меняли деньги на фишки из бобовых разных сортов. Раньше мы пользовались также мороженным горохом, но затем отвергли его за непригодность: оттаяв, горошины становились мягкими и расплющивались в могучих ручищах Пепелу Понсе, в результате чего при окончательном расчете концы с концами не сходились. Таким образом, в настоящее время твердые красные фасолины стоят по пять дуро, турецкий горох — по одному дуро, а белые фасолины — по сотне песет.
Хандрито раздал карты для партии втемную с одним сбросом. Мой ход был первым. Я незаметно для всех подавил икоту, что немедленно вызвало брожение газов у меня внутри, довольно таки неприятное: счастливый жребий снабдил меня для начала тройкой тузов, ни много ни мало; если кому-то из оставшейся троицы повезло чуть меньше, возможно, у меня есть хороший шанс отыграться.
Хандрито остался при своих — он не выигрывал, но и не проиграл; Куку мы некоторое время назад обчистили до нитки; Пепелу Понсе, как и я, испытывал определенные трудности, его блюдо с бобовыми оскудело, поскольку ценная белая фасоль была выбрана полностью, став достоянием этой величайшей скотины, Маури Соррикеты.
Я поставил по маленькой — пару турецких горошен — для отвода глаз. Остальные уравняли банк, кроме Маури, предателя: он взглянул на две горошины и внес красную фасолину, поднимая ставку… Я надеялся на удачу в этой партии, другие уравняли вклад не пикнув, каждый намеревался играть. Я засомневался, стоит ли повышать еще, но не следовало спешить и открывать карты, лучше было потерпеть до сброса, чтобы посмотреть, насколько сильные руки у остальных.
Затем мы сделали снос: я, следуя логике, сбросил две карты, Хандрите три — всего-то жалкая пара, Пепелу тоже избавился от трех, аналогично, а Маури Соррикета сбросил всего одну! С этой стороны могла подстерегать опасность, но в равной степени и выигрыш. Наверняка у него лишь две пары. Судя по тому, как он поднимал ставку — а человек он консервативный — сомнительно, что у него намечался флэш или стрит…
Я посмотрел две новые карты. На этот раз я не икнул, но у меня зашумело в висках, словно при первых симптомах кровоизлияния в мозг — что бы там ни говорили тупые врачи в больнице, я точно знаю, со мной может случиться удар в любую минуту: я держал двух королей! Фулл-хаус — три туза и два короля! Фулл наивысшего достоинства! Комбинация практически непобиваемая.
Настало время показать зубы. Снова пришел мой черед делать ставкухолодно и непринужденно я выложил белую фасолину: двадцать дуро, сеньоры! Нате, получите! Хандрито и Пепелу пробормотали, что для них это слишком, и бросили карты. Посмотрим, как поступит немой мошенник. Он не колебался ни
