Царьграда награждает вас за блестяще проведенную операцию крестом в петлицу…. Ваш брат Бертло».
– Бертло известнейший ученый, – воскликнула Елизавета Викентьевна. – Но как он оказался в Царьграде…
– Это я так перевела, мамочка, – вздохнула Мура. – Здесь написано – в Базеле. Базель – Василий, а Василий и означает – царь, значит Базель – Царьград.
– По-твоему, Константинополь – это тоже Базель? – с опаской спросила Елизавета Викентьевна. – Вас этому на курсах учили?
– Чушь какая-то, – подала голос Брунгильда. – Константинополь в Швейцарии?
– Меня больше интересует адресат письма, мсье Бертло, – сердито заметил доктор. – Письмо надо вернуть по назначению. Нехорошо. Может быть, он его ищет.
– Конечно! – Мура всплеснула руками. – И он может в любую минуту явиться сюда! У вас есть оружие?
– Зачем вы меня пугаете? – Доктор вскочил в возмущении, тем более что старик полез проверять свой карман. – Неужели из-за этой бумажки адресат устроит перестрелку с беззащитными женщинами?
– Устроит, устроит! – уверенно заявила Мура, пряча заветный листок в складках лифа. – И запомните хорошенько, мы ничего не видели и не знаем, у нас ничего нет. Отпираемся как можно убедительней.
– Но зачем? Зачем? – возопил доктор Коровкин.
– Мы не знаем его имени! Оно здесь не указано. И он может явиться сам, а может прислать посланца…
От звука звонка из прихожей все вздрогнули. Старик вынул из кармана пистолет и вышел. Доктор онемел. Мура взяла плащ со звездой и кинула его на спинку стула. Все чинно расселись по местам и замерли.
В дверях гостиной явилась Глафира и возвестила:
– Брунгильда Николаевна, изволите ли вы принять мадемуазель Воронину?
– Мадемуазель Воронину? – переспросила старшая профессорская дочь, растерянно обводя взором домашних.
– Разреши ей войти, – зашептала Мура. – Не волнуйся.
– Проси, – хрипловато велела Брунгильда, не поворачивая головы к служанке.
Мадемуазель Воронина оказалась ладной, миловидной женщиной, полноватой для своих лет – ей было не более двадцати. Ее вишневое платье из бархатного пана украшали обильные рюшечки, розетки и модные широкие рукава с узкой манжеткой с воланом у кисти. Шляпку с высокой тульей и завязками, несмотря на позднюю осень, венчали золотистые ветви искусственного винограда – последний крик моды,
Мадемуазель Воронина подняла густую вуаль, на свежем личике блестели темные глаза, пухлые губы были ярко накрашены.
– Мадемуазель! – обратилась она чересчур громко к Брунгильде, нервно оглаживая широкие кисти, плотно обтянутые перчатками. – Могу я переговорить с вами наедине?
Брунгильда встала, выпрямилась во весь рост.
– Мне нечего скрывать от своих родных, – металлическим голосом произнесла она.
– Тогда пеняйте на себя!
– Мадемуазель! – Доктор Коровкин шагнул к наглой особе. – Извольте объяснить ваши слова!
– Она знает, о чем я! – дерзко ответила доктору мадемуазель Воронина. – Я каждый вечер играю со смертью. И соперниц я не потерплю!
– Милочка, – попыталась сгладить напряжение Елизавета Викентьевна, беспомощно взглянув на доктора и дочерей, – прошу вас, присядьте. Это какое-то недоразумение.
– Вы ошибаетесь! – парировала гостья. – Недоразумения нет. Вчера мон ами весь вечер увивался вокруг вашей дочери! Зачем она явилась туда, где ей не место? Мне не до смеха, уверяю вас, – в голосе молодой особы зазвучали визгливые нотки, – когда человек, от которого зависит мое будущее, лакомится фарфоровыми блондинками!
– Выбирайте слова, мадемуазель! – взмолилась Елизавета Викентьевна, с ужасом глядя на свою старшую дочь.
– Я не понимаю, о чем речь, – сказала Брун-гильда матери. – Здесь что-то не то!
– То! То! – разъяренная гостья бросилась к черному плащу, висящему на спинке стула. – А это что? Что это, я вас спрашиваю! Может быть, здесь, у вас, в потайном кармашке хранится и его любовная записка? Признание? Назначение свидания?
– Не трогайте, отдайте, отпустите! – Мура схватила плащ и потянула его к себе. – Там ничего нет, ручаюсь вам.
– Я хочу убедиться в этом сама! – рычала мадемуазель Воронина.
– Ладно, ладно, – уступила Мура, – только потом отдадите?
– Мне таких тряпок не надо, у меня своих полно, – прошипела эксцентричная девица.
Мура резко выпустила из рук ткань, и гостья повалилась со своей добычей на пол. Клим Кириллович, а следом за ним из-за портьеры и седобородый старик бросились к поверженной победительнице и помогли ей подняться. Злобно посверкивая исподлобья черными глазами, мадемуазель Воронина убедилась, что записок нет, и кинула плащ на пол.
– Предупреждаю, – заявила она Брунгильде. – В цирк – ни ногой. А то ненароком уроню что-нибудь с проволоки, да прямо на вашу кудрявую голову.
– Не желаете ли чашечку чая? – сконфуженно предложила хозяйка дома. – Попробуем все выяснить, разрешить недоразумение.
Странная визитерша легко повернулась и выбежала из гостиной. Старик прытко кинулся вслед за ней. Мура подняла с полу злосчастный плащ и вновь повесила его на спинку стула.
– Это… это… – оскорбленный до глубины души доктор, в сознании которого клокотали самые фантастические предположения, не знал, как сформулировать вопрос. – Это и есть адресат письма мсье Бертло? Со всей этой чушью о рыцарских советах и Царьградах-Базелях?
– Доченька, прошу тебя, объясни, кого здесь искала мадемуазель?
Брунгильда покосилась на доктора.
– Не знаю.
– Может быть, она поклонница господина Скрябина? – предположил Клим Кириллович.
– Ты была сегодня ночью со Скрябиным? – испугалась Елизавета Викентьевна.
– Не помню, – пробормотала Брунгильда, пряча глаза от матери.
– Не думаю, – пришла сестре на выручку Мура. – Софрон Ильич обязательно бы узнал Скрябина, его портреты есть в каждой нотной лавке. А мадемуазель Воронина наверняка – синьорина Чимбалиони, похожа на свои афиши, и про цирк она говорила. Но кого она имела в виду. Кто ее мон ами?
– Надо было отдать ей записку, – мрачно сказал доктор, – возможно, мсье Бертло писал именно ей. Познакомился с ней во время ее гастролей, цирковые артисты разъезжают по всему миру.
– Я не помню из лекций господина Гревса, были ли среди рыцарей Иерусалима женщины и вручали ли им крест в петлицу, – ворчливо возразила Мура.
– О! – доктор Коровкин схватился за голову. – Да какое вам до всего этого дело? Отдайте записку – и перестаньте мучить нас всех.
– Я бы отдала, – тяжело вздохнула Мура, – но она сама сказала, что ее в коляске кто-то ждет… А если адресат именно он? И вся сцена ревности искусно разыгранная комедия?
– Это Сигизмунд Суходел всего-навсего, – простонал доктор, – компаньон покойного Сайкина. Он ни при чем!
– А я в этом не уверена, – упорствовала Мура.
– Ты права, Машенька, – поддержала младшую дочь изнуренная всем произошедшим мать. – Крест
