Возвращаясь в двуколке из Сестрорецка, агент Сэртэ еще не знал, что предпримет, и, вдыхая теплый морской ветерок, больше размышлял о Брунгильде. Он вспоминал чудесный святочный день, свою службу в доме князя Ордынского. Закрыв глаза, он представил себе все, что произошло тогда с ним: остановившийся у ворот экипаж, клетку с белым попугаем, потрясающей красоты девушку, которая пленила его воображение и не сочла ниже своего достоинства ласково с ним побеседовать. Неужели он вновь окажется рядом с ней?
Остановив извозчика неподалеку от станции, Сэртэ решил пройтись неподалеку от муромцевской дачи. Уяснить диспозицию и прикинуть, что можно предпринять.
Дачный участок профессора Муромцева со всех сторон окружал яркий желтый забор, отделяющий его от других участков и от проселочной дороги – Прямой улицы, как ее гордо именовали в поселке. Через владения соседей, конечно, имелась возможность тайно пробраться к нужному дому, да что толку – в сам-то дом не войдешь, а Псалтырь вряд ли валяется под открытым небом – на скамейке или в беседке.
Надвинув шляпу на глаза и изображая глубокую задумчивость, Сэртэ рискнул наконец пройтись по дороге, на которую выходила калитка муромцевской дачи. Ни единого взгляда он не кинул в сторону дома, но сумел опытным глазом – боковым зрением – уловить, что на даче полно народу, все заняты какими-то хлопотами, но ни музыки, ни веселых голосов не слышно.
Агент Сэртэ замедлил шаг, когда заметил движущуюся ему навстречу бабу в темном платке, она несла в руках большую глиняную кринку. Молочница, наверное, подумал агент Сэртэ, дачники любят поправлять здоровье парным молочком. Неужели она направляется к муромцевской даче?
Сэртэ остановился и сделал вид, что у него развязался шнурок на ботинке. Он присел и стал с ним возиться, поглядывая время от времени из-под шляпы на толстые лодыжки приближающейся бабы. Она действительно остановилась у калитки и позвала хозяев.
Дождавшись, когда к молочнице подойдет профессорская жена и примет кринку из рук чухонки, Сэртэ медленно поднялся и пошел вперед, стараясь у ловить, о чем говорят женщины, благо на него не обращали ни малейшего внимания.
– Сегодня припозднилась с молочком-то, – сокрушалась чухонка, – простите, барыня. Но все в поселке говорят, что здесь у вас несчастье произошло.
– Да, Марта, неприятный случай, мы все рас– – Я понимаю, барыня, не глупая. И вы, наверное, страху натерпелись – не для бабьих глаз Дракой ужас... Правда, что кто-то застрелился?
– Правда, Марта, но я сама, по счастью, ничего не видела.
– Да кто ж это мог быть? Говорят местные, что офицер какой-то.
– Да, морской офицер. Больше ничего не знаю. Полиция приезжала, разберется. Мы завтра весь день дома будем, никого не принимаем.
Дальнейшее агент Сэртэ уже не слышал. Он удалялся от калитки муромцевской дачи, и женщины, конечно же, не догадывались, какой страшный моральный удар нанесли они своими короткими репликами «случайному» прохожему.
Значит, возле муромцевской дачи застрелился морской офицер? Значит, приезжала полиция? Неужели князь Салтыков? Тогда завтра у полицейских ищеек могут возникнуть подозрения – если не возникли уже. А что, если князь – слабый человечишко, слабый, ненадежный – сообщил в предсмертной записке то, что приведет к большим неприятностям? Впрочем, еще не известно, оставил ли самоубийца записку – профессорская жена ничего о ней не говорила.
В любом случае из завтрашних газет станет ясно, грозит ли что-нибудь той операции, в которой они использовали князя Салтыкова. Следовало вернуться в Сестрорецк и сообщить Гарденину о новых проблемах.
Агент был взволнован. Но он знал, что, несмотря на печальные новости, он придумает, как попасть на дачу профессора Муромцева, – и не позже, чем завтра утром, драгоценная Псалтырь, предназначенная для невесты князя Салтыкова, окажется в руках Сэртэ!
Глава 6
Хотя дачники обрекли себя на временное заточение добровольно, все же каждый из них едва ли не с самого раннего утра ощущал невыносимую скуку. Нет, они, конечно, нашли себе занятия по душе, но сама мысль о том, что выход за пределы дачного участка невозможен, привносила в их занятия постылый дух принудительности.
Доктор Коровкин снова проспал первый завтрак. А проснувшись, не пожелал сразу же вставать с постели. Он протянул руку к столику, на котором лежали пять выпусков журнала «Русское богатство» – он специально захватил их с собой из города, намереваясь вдали от суеты прочитать наконец вересаевские «Записки врача» Многие его коллеги до глубины души возмущались записками, считая их автора бездарным врачом: он открыл всем профессиональные тайны, не задумываясь, что вызовет своими откровениями недоверие к медицине в целом и к врачебному сословию в частности. Доктор же пока еще не имел своего представления о спорном произведении. Теперь он, лежа в постели, открыл первый номер журнала.
Профессор Муромцев уединился в небольшом ланчике с высоким маленьким окошком – там он оборудовал хранилище препаратов, необходимых для ведения опытов над растениями, и держал журналы, в которые вносил записи о ходе экспериментов.
Елизавета Викентьевна вместе с Полиной Тихоновной сидели на веранде, перебирая клубнику и обсуждая возможные способы приготовления варенья. Елизавета Викентьевна рассказывала об увлечении старинного друга семьи Муромцевых профессора Менделеева кулинарным искусством: даже в знаменитом словаре Брокгауза и Эфрона среди многих, заказанных ему статей, посвященных химии и технике, есть и такие, как «Вареники», «Варенье», «Компот».
– Дмитрий Иванович считает, что варенье закисает, когда при варке недостаточно снимают пену или если в ягодах и фруктах остались непроваренные места, куда сахар не попал. У него есть чудный рецепт сухого варенья, может, и нам стоит попробовать его, – улыбнулась Елизавета Викентьевна, продолжая быстро и аккуратно отрывать от красивой сочной клубники зеленые плодоножки. – Фрукты надо вынуть из варенья и дать стечь с них сиропу, а потом сушить. А если еще и обсыпать кристаллизованным сахаром, то получатся обсахаренные фрукты. Из клубники сухого варенья, пожалуй, не выйдет. Она слишком нежная, – огорченно закончила Елизавета Викентьевна.
– Я помню старинный рецепт варенья из крыжовника, царское блюдо, – также не прекращая работы, делилась своими познаньями Полина Тихоновна. – У вас есть посадки крыжовника? Скоро можно будет попробовать. Но рецепт очень сложный. – Она покачала головой. – Крыжовник помещают в муравленный горшок, перекладывают рядками вишневых листьев и добавляют немного шпината и щавеля. А потом заливают крепкой водкой, закрывают крышкой, обмазывают горшок тестом, и ставят на несколько часов в печь. А вынимают ягоды из горшка только на другой день, и начинаются водные процедуры: крыжовник высыпают в холодную воду со льдом, через час перемешивают и кипятят – и так несколько раз. А потом снова купают в холодной воде, откидывают на решето, а уж когда вода с ягод стечет, кладут на льняную скатерть, просушивают как следует, а потом варят... – Полина Тихоновна прекратила перебирать клубнику и призадумалась. – Нет, пожалуй, всех тонкостей кипячения не упомню, но рецепт можно поискать. Варить-то следует, когда крыжовник еще не спелый, зеленый. Но варенье царское. И рецепт старинный. Хотя сейчас надо есть как можно больше свежих овощей, зелени – летние витамины.
– Да мы живем на даче без тонких пикантных блюд, без гастрономических затей. Вместо супов у нас больше окрошка. Здесь хорошо с продуктами, многое на дом местные жители приносят – и молоко, и сметану, и творог, и яйца, и домашнюю живность, не говоря уж о зелени и ягодах. Продукты хорошего качества и по обыкновенным ценам.
– А вы, Елизавета Викентьевна, наводили справки у местного врача или священника, не болели ли хозяева и их животные заразительными, инфекционными болезнями? Главное, чтобы молоко доставляли от здоровых коров...
Старшая дочь профессора Муромцева ходила по веранде, в распахнутые окна которой лился с улицы упоительный поток летних запахов, и почти не прислушивалась к разговору хозяйничающих дам.
