отправится куда-то среди полной тьмы?
Смерть – глубокий обморок, вспомнил Клим Кириллович сообщения об откровениях доктора Дантека. Чушь! При обмороке дыхание не прекращается, и сердце прослушивается.
Нет, нет, он не мог совершить такой чудовищной ошибки – объявить живого наследника князя Ордынского мертвым! Кстати, а что думает следователь Вирхов, по-прежнему считает, что подкидыш – безродный? Доктор неожиданно для себя понял, что именно к Карлу Иванычу он может наведаться безо всяких опасений – пусть филеры плетутся за ним по пятам. С мыслью о следователе Клим Кириллович наконец забылся беспокойным сном, уже после того как часы в гостиной пробили три раза.
Проснулся он вовремя, позавтракал в хорошем расположении духа, просмотрел газеты, обсудил с Полиной Тихоновной главные новости. Среди них, к. его удовольствию, не было ни одной, связанной с князем Ордынским и его наследником...
Карл Иваныч Вирхов в это утро находился в своем кабинете не один. На диване, предназначенном для неофициальных бесед, рядом с ним сидел худощавый мускулистый господин со слегка усталым энергичным лицом. Борода и усы его были тщательно выбриты, волосы на голове расчесаны посередине на пробор, который по-английски спускался на затылок. С появлением в кабинете доктора Коровкина беседа прервалась.
– А вот и наш доктор Коровкин, – радостно приветствовал Клима Кирилловича следователь, вставая с дивана. – Вы как нельзя кстати заглянули. Во-первых, я должен принести вам извинения за то, что стал невольным участником вашего ареста и обыска в вашей квартире. Увы, ничего не мог поделать, хотя мне и не нравятся эти тайные темные делишки.
– Я не сержусь на вас, – сказал примирительно доктор, – положение у вас незавидное, я понял, поговорив с этим Пановским. Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы уверены в моей полной невиновности.
– Уверен, был и остаюсь уверенным, – не отпускал руку Клима Кирилловича Вирхов, – вот и мой коллега, заинтересовавшийся этим странным делом, тоже так думает. Позвольте представить, Карл Фрейберг.
– Доктор Коровкин, Клим Кириллович, – поклонился доктор. – Я вам не помешал?
– Никак нет, друг мой, присаживайтесь, мы как раз и обсуждаем небезызвестное вам дело.
– Карл Фрейберг – тот самый? – спросил с интересом доктор.
– Да, тот самый, – слегка резким, металлическим голосом гордо ответил вместо следователя изящно одетый шатен, – я тот, кого газетчики называют королем петербургских сыщиков.
– Польщен знакомством с вами, господин Фрейберг, сегодня же расскажу тетушке, что вас видел. Она – поклонница вашего таланта. А где ваш доктор Ватсон – господин Пиляев? Он тоже появится здесь?
– Нет, господин Пиляев выполняет мое поручение. А мы с Карлом Иванычем еще раз обсуждаем детали происшествия в ширхановской булочной – многие из них открываются в неожиданном освещении. В деле много пропущенных звеньев – я хочу их восстановить с помощью анализа.
– Неужели вы, господин Фрейберг, раскрыли тайну этого происшествия?
– Пока нет. Но, кажется, близок к этому. Вести дело мне никто не поручал. Так, из профессиональной гордости заинтересовался – Карл Иваныч по дружбе кое-что рассказал и соблазнил.
– Меня не оставляет беспокойство, – признался доктор, – история не выходит у меня из головы.
– Самое главное, считает наш король сыщиков, установлено, – Вирхов, вскинул тяжелый подбородок, светлые глаза засветились торжеством, – происхождение ребенка, подброшенного в витрину ширхановской булочной. Я был не прав, дорогой доктор. Не было никакой трущобной парочки, избавившейся от нежеланного плода любви.
– А что же было? – спросил, похолодев от нехорошего предчувствия, Клим Кириллович.
– Подброшенный в витрину ребенок – новорожденный сын князя Ордынского, – разъяснил Фрейберг. – Установлено по множеству разных деталей, собранных с помощью моих фирменных методов.
– И кто его украл? – Клим Кириллович с замиранием сердца ждал ответа.
– Ну, это не так сложно установить, – отрезал Фрейберг, – украл его камердинер Григорий. Следы его сапог остались не только у витрины...
– Вы думаете, что камердинер украл наследника с какой-то целью? – задал нелепый вопрос совсем растерявшийся доктор.
– Безусловно, цель была. Камердинер мог войти в сговор с потенциальными наследниками. Они рассчитывали на богатства старого бездетного князя. И вдруг такая неприятность, какой-то младенец рушит их надежды!
– Но зачем он положил ребенка в витрину булочной и зачем похитил оттуда испеченное в виде ребенка изделие? – недоумевал доктор.
– Господин Фрейберг считает, – вклинился в разговор Вирхов, – все произошло случайно. Камердинер должен был вынести ребенка сообщнику, но, не найдя его на условленном месте, заметался и не знал, что делать. Когда он увидел, что какой-то голодный воришка вскрыл витрину и вытаскивает оттуда хлебного младенца, камердинер спугнул его и в отчаянии положил в корзину ребенка, в надежде за ним вернуться, мы ему помешали.
– И от матери ребенка поступило заявление о его похищении? – вполне логично предположил Клим Кириллович.
– Не поступило, – ответил ему Фрейберг с досадой. – Это меня несколько смущает. Она должна была непременно сообщить в полицию. Но она уехала – и уехала без ребенка. Возможно, она в сговоре с похитителями – жизнь ее еще только начинается, молодая богатая вдова непременно создаст другую семью, родит другого ребенка. Состояние-то оставлено ей.
– Вы думаете, она уехала, потому что поняла, что ребенок мертв? – осторожно спросил доктор.
– Не уверен. – По лицу Фрейберга пробежала еле уловимая улыбка.
– Доктор, вы же не знаете самого главного, – воскликнул, ударив себя ладонью по лбу, Вирхов. – Пеленку-то вы опознали и шаль... Но самого-то ребенка в могиле и не было!
– Как не было?! – вскричал доктор и вскочил со стула. – Не может быть! О его погребении сообщали газеты!
– Мои люди, сопровождавшие Пановского на кладбище, присутствовали на эксгумации, они сообщили мне – не для протокола! – что в гробике обнаружили завернутое в тряпки березовое полешко. Пановский пришел в неописуемую ярость, чуть не прибил смотрителя кладбища, грозил ему страшными карами.
– Где же ребенок? Его опять похитили? – растерянно спросил доктор, переводя невидящий взгляд с одного сыщика на другого.
– Я думаю, – начал Фрейберг, и в его речи послышался легкий немецкий акцент, свидетельство глубоко спрятанного волнения, – что мертвого ребенка нет смысла украдывать.
– Вы... Вы... Вы... – начал, заикаясь, доктор, – вы полагаете, что он мог быть живым?
Сыщики молчали. Доктор почувствовал, как волосы у него на голове становятся дыбом.
– Значит, они, то есть он, то есть этот Пановский думает, что я дал умышленно ложное заключение о смерти ребенка? – спросил наконец Коровкин.
– Если смотреть правде в глаза, получается так. – Фрейберг помрачнел. – За вами следят?
– И днем и ночью, я проверял, – забормотал Клим Кириллович, схватившись за голову обеими руками. – Но я не давал ложного заключения!
– Я верю, верю вам, – поспешил успокоить его Вирхов.
– Пановский думает, что вы в сговоре с камердинером и его сообщниками, – пояснил Климу Кирилловичу Фрейберг.
– Я должен успокоиться и все хорошенько согласовать. – Доктор снова уселся на стул. – Они проводили обыск у меня в доме. Я понял, они искали не ребенка, а какую-то вещь, спрятанную в его пеленках, или документ. Так Пановский говорил и при допросе, вы присутствовали на нем, Карл Иваныч. Они установили слежку не только за мной, а и за квартирой профессора Муромцева. Но профессор точно
