что ты доберешься до истины. Продолжай.
— Дальше я мог бы не продолжать, потому что ты знаешь все, что знают другие. Но если бы я этого не сказал, ты бы не знал, что я, как мне кажется, знаю, а без этого я не смогу научиться тому, чему хочу, — я выбросил травинку. — Что тебе до всего этого, Дон? Почему ты так хлопочешь обо мне? Если человек так просвещен, как ты, то все эти чудеса должны для него быть не больше, чем побочным продуктом. Я тебе не нужен. В этом мире тебе вообще ничего не нужно.
Я повернулся и посмотрел на него. Он лежал с закрытыми глазами.
— Как бензин для «Трэвел Эйр»? — спросил он.
— Вот именно, — ответил я. — И поэтому в этом мире тебе все наскучило… Для тебя не существует приключений, потому что ничто на свете не может причинить тебе вреда. Единственная твоя проблема заключается в том, что у тебя нет проблем.
Я подумал о том, что у нас получается жуткий разговорчик.
— Здесь ты ошибаешься, — отозвался он. — А теперь скажи, почему я бросил работу… Ты знаешь, почему я перестал быть мессией.
— Ты говорил, что из-за толпы. Из-за того, что они ждали от тебя только чудес.
— Да, но это не главное. Толпофобия это твоя проблема, а не моя. Меня утомили не толпы сами по себе, а то, что им было наплевать на все, что я им говорил. Я мог бы пешком перейти океан из Нью-Йорка в Лондон, я мог бы делать из воздуха золотые монеты, а им все равно было бы наплевать на мои слова.
Когда он это говорил, он выглядел одиноким, как никто другой. Ему не нужны были ни пища, ни кров, ни деньги, ни слава. Он жаждал рассказать всем о том, что знал, но никто не хотел его даже выслушать.
Я нахмурился, чтобы не заплакать.
— Что ж, ты спросил, я ответил, — сказал я. — Если твое счастье зависит от того, как поступают другие, то, пожалуй, у тебя действительно есть проблемы.
Он мотнул головой, и глаза его вспыхнули, как будто я ударил его гаечным ключом. Я вдруг подумал, что с моей стороны было бы глупо сердить этого парня. Если в человека ударит молния, он обуглится очень быстро.
Он улыбнулся своей полуулыбкой.
— Знаешь, Ричард, — медленно сказал он, — ты…Ты прав!
Он продолжал сидеть тихо, будто приходя от моих слов в транс. Не замечая этого, я продолжал говорить о том, как мы встретились, и чему нам всем нужно научиться. Все эти идеи проносились сквозь мой мозг как утренние кометы и дневные метеоры. Он очень спокойно лежал в траве, не шевелясь и не произнося ни слова. К полудню я нарисовал перед ним законченную картину моего варианта Вселенной и всех ее составных частей.
— …И это только начало, Дон, можно еще так много сказать. Как я все это узнал? Как это вышло?
Он не отвечал.
— Если ты хочешь, чтобы я сам ответил на свой вопрос, то я должен признаться, что не знаю, как это сделать. Почему сейчас я смог рассказать тебе об этом, ведь раньше подобные вещи мне и в голову не приходили? Что со мной случилось?
Никакого ответа.
— Дон, пожалуйста, ответь мне.
Он не сказал ни слова. Я нарисовал перед ним панораму жизни, а он, мой мессия, как будто услышав в моих случайно оброненных словах о его счастье все, что он хотел, заснул крепким сном.
7.
Суббота, шесть утра, я еще сплю, и вдруг — БУМ!!! Страшный шум, внезапный и мощный, как взрыв какой-то симфонии, мгновенный многоголосый хор, слова на латыни, скрипки, литавры и трубы, способные разбудить мертвого. Земли содрогалась, «Флит» раскачивался на колесах. Я выскочил из-под одеяла как кошка, которую ударили током в четыреста вольт. Волосы на моей голове стояли дыбом, как восклицательные знаки.
В небе холодным пламенем разгорался закат, дикий узор неба казался живым, но вся эта красота меркла в сравнении с динамитом ужасного крещендо.
— ПРЕКРАТИ! ПРЕКРАТИ! ВЫКЛЮЧИ МУЗЫКУ! УБЕРИ ЭТО!
Шимода кричал так яростно, что его голос перекрывал весь этот ужасный грохот, и вдруг шум пропал, лишь только эхо продолжало катиться вдаль. Затем оно превратилось в приятную нежную песню, тихую, как ветерок, как Бетховен во сне.
Это не произвело на него никакого впечатления.
— СЛУШАЙ, Я ЖЕ СКАЗАЛ, ПРЕКРАТИ!
Музыка замерла.
— Уф! — выдохнул он.
Я уставился на него.
— Для всего на свете есть свое место и свое время, не так ли? — сказал он.
— Время и место… В каком смысле?..
— Немножко небесной музыки в уединении собственного мозга это совсем неплохо. Можно даже и вслух, по особым случаям, но начинать с этого утро, да еще так громко! Зачем ты это сделал?
— Зачем я это сделал? Дон, да я спал мертвым сном… Что ты хочешь этим сказать, «я сделал»?
— Он покачал головой, беспомощно пожал плечами, фыркнул и залез обратно под крыло в свой спальный мешок. Его книга лежала в траве переплетом вверх, там, куда я ее вчера уронил. Я бережно открыл ее и прочитал:
В те времена я многого не понимал в мессиях.
8.
В понедельник, покатав нескольких пассажиров в Хэммонде, штат Висконсин, мы закончили работу рано, пообедали в городе и отправились назад к самолетам.
— Дон, я могу допустить, что эта жизнь может быть интересной или скучной, или же такой, какой
