type='note'>[921], упомянутый Иоанн после смерти Бозы, мужа великой святости и смирения, стал вместо него епископом Эборака. Однажды он по какой-то надобности отправился в женский монастырь в месте, именуемом Ветадун, где аббатиссой тогда была Херебурга[922]. «После нашего прибытия, – рассказывал он, – сестры радостно встретили нас, а аббатисса поведала, что одна из монахинь, собственная ее дочь по плоти [923], поражена тяжким недугом. Недавно ей пускали кровь из руки, и, еще не излечившись, она начала вдруг испытывать острую боль, которая все возрастала. Раненая рука так распухла, что ее с трудом можно было обхватить двумя руками; девушка все время лежала в постели и вот-вот должна была умереть от жестокой боли. Аббатисса попросила епископа навестить ее и благословить, веря в то, что от его благословения или прикосновения состояние больной сразу улучшится. Тогда он спросил, когда девушке пускали кровь, и, услышав, что это случилось в четвертый день луны, воскликнул: «По глупости и невежеству вы пускали ей кровь в четвертый день луны; я помню, как блаженной памяти архиепископ Теодор говорил, что очень опасно пускать кровь больному, когда луна бледна и океанский прилив нарастает. Что теперь я могу сделать для этой девушки, когда она на краю смерти?» Но аббатисса начала еще настойчивее умолять его помочь дочери, которую она очень любила и собиралась сделать своей преемницей[924]; наконец она упросила его навестить больную. Взяв меня с собой, он пошел туда, где лежала девушка, страдающая, как я уже говорил, от жестокой боли в руке, которая так распухла, что ее нельзя было согнуть в локте. Он встал рядом, прочел над ней молитву, благословил ее и вышел. После, когда мы в урочный час сели за стол, кто-то вошел и позвал меня, сказав: «Квенбурга, – так звали ту девушку, – просит тебя немедля прийти к ней». Я так и сделал и нашел ее куда более бодрой и явно выздоравливающей. Когда я сел, она спросила: «Могут нам принести попить?» Я ответил: «Конечно, и я очень рад тому, что ты хочешь пить». Принесли сосуд, и когда мы оба попили, она сказала мне: «Когда епископ помолился за меня, благословил меня и вышел, я сразу же почувствовала себя лучше, и хотя я еще полностью не оправилась, боль покинула мою руку, где она была сильнее всего, и все мое тело, словно епископ забрал ее с собой, хотя опухоль еще осталась». После нашего отъезда ужасающая опухоль пропала вслед за болью, и девушка, избавленная от страданий и смерти, вознесла хвалы своему Создателю и Господу вместе с другими Его слугами, жившими там».
Аббат Бертгун рассказывал также еще об одном чуде упомянутого предстоятеля, немногим отличающемся от предыдущего[925]. Он сказал: «Невдалеке от нашей обители, менее чем в двух милях, стоял дом некоего комита по имени Пух, жена которого в течение сорока дней страдала от тяжкой болезни, и уже три недели ее не могли даже вынести из комнаты, где она лежала. В то время комит призвал человека Божьего освятить церковь и после освящения пригласил его пообедать к себе домой. Епископ отказался, сказав, что должен вернуться в расположенный неподалеку монастырь. Но комит стал настаивать и пообещал, что раздаст милостыню бедным, если только епископ согласится войти в его дом и разделить с ним трапезу. Я присоединился к нему и тоже пообещал пожертвовать на благо бедных, если епископ пообедает в доме комита и благословит его. Нескоро и с трудом мы уговорили его и пошли обедать. Епископ же послал одного из пришедших с нами братьев за святой водой, которой он освящал церковь, и велел отнести ее больной женщине. Он также приказал дать ей выпить немного воды, а остатком омыть то место, где боль была сильнее всего. Когда это было сделано, женщина тотчас встала исцеленной и не только избавилась от своей долгой болезни, но и вновь обрела давно оставившую ее силу; она поднесла чашу епископу и всем нам и обносила нас питьем, пока обед не кончился. В этом она уподобилась теще блаженного Петра, которая лежала в горячке, но встала и служила им, восстановив свои здоровье и силу касаньем руки Господней[926]».
В другой раз комит по имени Адди также позвал его освятить церковь. Когда он закончил свое дело, комит попросил его войти в дом и навестить одного из слуг, который лежал тяжело больной, так, что из членов его ушла вся сила, и он вот-вот должен был умереть. Уже был сделан гроб, чтобы его похоронить. Комит со слезами просил его пойти и помолиться за слугу, о жизни которого он весьма беспокоился; он верил, что если епископ возложит на больного руки и благословит его, тот скоро исцелится. Епископ пошел и обнаружил его на краю смерти, в окружении плачущих родных, с лежащим рядом гробом, в котором его должны были похоронить. Он прочитал молитву, благословил его и вышел, добавив обычные слова утешения: «Выздоравливай скорее». Позже, когда они сидели за столом, юноша послал за хозяином и попросил вина, так как захотел пить. Хозяин очень обрадовался тому, что его слуга может пить, и послал ему чашу вина с благословением епископа. Тот выпил и, стряхнув сонливость и слабость, встал, оделся, вышел из комнаты и пошел поблагодарить епископа и его спутников, сказав, что был бы рад поесть и выпить с ними[927]. Они пригласили его отобедать с ними и порадовались его выздоровлению; он сел за стол, ел, пил и веселился вместе со всеми прочими гостями. После этого он прожил еще много лет, наслаждаясь отменным здоровьем, полностью восстановленным. Хотя сам аббат не присутствовал при этом чуде, ему подробно рассказали об этом бывшие там.
Не могу я обойти молчанием и чудо, о котором рассказал служитель Христов Херебальд, с которым это чудо и совершилось. В то время он был одним из клириков епископа, теперь же в звании аббата управляет монастырем в устье реки Тин[928]. «Живя с ним, – говорил он, – и хорошо изучив его образ жизни, я увидел, что он во всем достоин епископского сана, насколько может судить человек; я также понял по опыту других и особенно по собственному, как велики его заслуги в глазах Того, кто зрит сердцем, поскольку именно его молитвами и благословениями я, так сказать, был возвращен из пределов смерти на путь жизни. В ранней юности я жил рядом с ним и занимался изучением писаний и пением псалмов, хотя душа моя еще не отвлеклась всецело от удовольствий юности. Однажды, когда мы путешествовали вместе с ним, мы выехали на ровную и сухую дорогу, подходящую для того, чтобы пустить наших коней вскачь. Бывшие с епископом юноши, в основном миряне, стали просить его позволить им устроить конное состязание[929]. Сперва он отказывался, считая это праздным занятием, но в конце концов уступил их общему настоянию и сказал: «Делайте как хотите, но не позволяйте Херебальду состязаться с вами». Однако я стал просить его отпустить меня с ними, поскольку был уверен в силах прекрасного коня, которого он сам дал мне; но я не мог добиться его согласия.
Мы с епископом смотрели, как кони скачут туда и обратно по дороге; наконец
