сражении, когда один противник берет изворотливостью и хитростью, а другой
Волк был зол еще оттого, что так долго не мог справиться с Лисом. Ведь были бы здоровы его передние лапы, Лису пришлось бы туго. А эти раны у него открылись, и Волк не мог быстро бежать. Лис прыгал быстрее и проворнее, да к тому же все время бил своим мокрым хвостом прямо ему в лицо, и Волку казалось, что глаза у него выскочат из орбит. Изегрим стал думать так: «Пора положить конец этой драке. Сколько еще мне терпеть нападки этого подлеца? Я — большой и сильный, и, если я навалюсь на него всем телом, я задушу его до смерти. Позор, что я до сих пор с ним не разделался. Люди станут смеяться и показывать на меня пальцем, упрекая в том, что я так долго не могу его одолеть. Но как же болят мои раны, они кровоточат, а от его мокрого хвоста и от пыли, которую он поднимает, я почти ослеп. Если так пойдет и дальше, он меня измотает и получит преимущество в бою, и чем все закончится?»
Думая так, Волк со всей силы ударил Лиса по голове. Лис упал, а Изегрим, не давая ему подняться, набросился на него сверху и зажал лапами. Тут Рейнарда охватил страх. Испугались и его друзья, когда увидели, что Волк подмял его под себя. Сторонники же Изегрима радовались и ликовали. Лис яростно защищался и изо всех сил колотил и царапал Волка. Изегрим щадил свои больные лапы и поэтому больше орудовал зубами, пытаясь 'загрызть Лиса. Увидев, что ему грозит смертельная опасность и что Волк намеревается перегрызть ему горло, Лис передними лапами вцепился Волку в голову и рванул что было сил. Он сорвал ему кожу на лбу и вырвал глаз. Волк завыл. Он выл, и рычал, и стонал, а кровь потоком лилась у него по лицу.
Как Лис, лежа на земле, обманул Волка льстивыми речами и как вновь оказался на свободе
Волк стал тереть глаза, Лис же, воспользовавшись моментом, извернулся и вскочил на ноги. От этого Изегрим разъярился еще сильнее, рванулся к противнику и крепко зажал его лапами, не обращая внимания на раны и кровь. Лис пал духом. Их борьба была Долгой и трудной. В ярости Волк забыл о своей боли. Он подмял Лиса под себя, так что тому пришлось по-настоящему туго, к тому же Изегриму удалось схватить зубами переднюю лапу Лиса. Рейнард решил уже, что остался без передней лапы.
«Сдавайся! — зарычал Волк. — А иначе тебе конец. Настал твой час, и тебе теперь не помогут ни насмешки, ни угрозы, ни твои лживые речи, ни пускание пыли и твой мокрый хвост! Ты довольно надо мной издевался и позорил меня, а теперь мои раны кровоточат, да к тому же я лишился глаза!»
Рейнард понял, что дело его плохо. Ему оставалось либо признать свое поражение и сдаться, либо принять смерть. Выбор небогатый, что и говорить. Лис, однако, быстро принял решение, что именно ему следует сказать, и начал свои сладкие речи так:
«Милый дядюшка, я с радостью отдам тебе все свое состояние и стану твоим верным слугой. Мы вместе отправимся в священный Иерусалим и вымолим прощение и отпущение грехов. И твой орден будет прославлен во всех церквах Святой земли! Все это во благо спасения твоей души. Клянусь, никогда еще ни одному правителю или королю не была дарована такая благодать! А я стану служить тебе верой и правдой, как служил бы самому преподобному Папе! Я отдам тебе все, что имею, и завещаю своим потомкам и всей родне быть тебе верными слугами. И ты тогда станешь повелителем всей земли, и никто не посмеет поднять на тебя руку. Любую свою добычу — будь то птица, гуси, куропатки или перепелки, мясо или рыба — я буду сперва преподносить тебе, твоей жене и детишкам, а уж потом брать себе что останется. Я всегда буду подле тебя, и, где бы ты ни был, тебе не страшна будет никакая опасность. Ты — силен, а я — хитер, давай держаться вместе, и тогда нашему уму и силе никакой враг будет не страшен. Мы ведь в близком родстве и, значит, не должны держать зла друг на друга. Я бы никогда не стал с тобой драться, но у меня не осталось выбора. Ты втянул меня в этот поединок. Я вынужден был сразиться с тобой, хотя и против своей воли. В драке я был милостив к тебе и не проявил даже и малой толики своей силы и мощи, как поступил бы, будь на твоем месте кто-нибудь посторонний. Ведь племянник не должен обижать своего дядюшку. Это — истина, и так и должно быть. А за все, что с тобой сделал, я и сам пострадал в своем сердце. Потому что я ведь мог изранить тебя гораздо больше, но я тебя щадил и не нанес никакого серьезного вреда. Вот только с глазом у тебя несчастье, о чем я безмерно сожалею. Потому что, истинно говорю, я не хотел тебя покалечить. Однако есть для тебя в этом и свое преимущество, потому что теперь, ложась спать, ты станешь затворять всего лишь одно окошко, там где всем прочим приходится возиться с двумя. Моя жена, детишки, вся моя родня падут перед тобой ниц. Мы станем молить короля и всех тех, кого ты почитаешь, чтобы ты даровал жизнь своему племяннику Рейнарду. А я признаюсь, что совершал прегрешения против тебя и наговаривал на тебя неправду. Никому другому я бы не стал предлагать такие почести, да и ни одному господину в мире еще не оказывали столько почтения. Прошу тебя, поверь мне.
Конечно, ты легко можешь меня убить, но какая тебе в том выгода? Весь остаток жизни тебе придется сторониться моих друзей и близких. Мудрый человек даже и в гневе способен взвесить все за и против и не предаваться спешке. Он здраво рассудит о том, что ожидает его в будущем. Кто способен здраво мыслить во гневе, тот по-настоящему мудр. Мало ли вокруг глупцов, которые, подчиняясь минутному порыву, могут столько дров наломать, что потом еще долго раскаиваются? Но, дядюшка, я-то знаю, что ты не из таких. Сам подумай, ведь лучше жить в чести, мире и спокойствии и иметь много друзей, всегда готовых прийти на помощь, чем пребывать в постоянной тревоге и дрожать за свою честь, ежеминутно ожидая коварного нападения многих врагов. И подумай, какое благородство в том, чтобы прикончить побежденного? Моя жизнь сейчас не многого стоит…»
«Ах, негодяй, напрасны все твои сладкие речи, потому что я прекрасно вижу, что, будь ты сейчас на моем месте, ты бы за мою жизнь не дал и яичной скорлупки, — сказал Волк Изегрим. — Да хоть бы ты мне пообещал богатства всего мира, я бы все равно тебя не отпустил. А на твоих друзей и родню мне наплевать. Все, что ты здесь наплел, — не более чем красивые слова да всегдашние твои выдумки. Неужто ты думаешь еще раз обмануть меня — меня, кто видит тебя насквозь!
Ты и сейчас пытаешься меня перехитрить, но я-то давно с тобой знаком. И я не какая-нибудь пичужка, которую обманом легко заманить в силки, я прекрасно знаю, где доброе зерно, а где — нет. Отпусти я тебя сейчас, как ты станешь потом надо мной глумиться и насмехаться! Рассказывай свои сказки кому-нибудь другому, а не мне. Не трать понапрасну свое красноречие и сладкие слова. Меня-то ты уже столько раз обманывал, что я научился не слушать твоих басен. А теперь, подлый мерзавец, ты заявляешь, что дрался со мной не в полную силу. Взгляни только, это не у меня один глаз вырван? Не у меня голова пробита в двадцати местах? Ты мне и вздохнуть-то не давал. И пожалей я тебя сейчас, я буду последним глупцом и простофилей, ведь ты столько вреда мне причинил, так часто меня оскорблял и позорил. А какой позор ты навлек на мою любимую жену Эрсвину! Обманом ты ею овладел и обесчестил! Никогда я не смогу этого забыть. Стоит лишь подумать, как мой гнев закипает с новой силой».
Пока Изегрим говорил, Лису хватило времени, чтобы придумать, как же ему спастись. Выставив вперед свободную руку, он просунул ее Волку между ног и изо всех сил ухватил его за яички. Лис так крепко сжал гениталии, что Волк громко завыл от боли, и тогда Лис быстро выдернул руку из волчьей пасти. От нестерпимой боли Волк рычал и вопил во все горло, он стал харкать кровью и даже обкакался.
Как Волк Изегрим был побежден, как закончился поединок и как Лису оказывали почести победителя
От боли в паху Волк мучился гораздо сильнее, чем от рези в глазах. Во время поединка он потерял столько крови, что сейчас был почти без сознания. От ранений он так ослабел, что не мог держаться на ногах. Рейнард бросился на него, схватил его за ноги и поволок по арене, чтобы все могли видеть его победу. При этом он продолжал наносить Волку сильные удары. Друзья Изегрима опечалились и в своем горе обратились к королю, чтобы он решил исход битвы. Король дал свое согласие, и тогда распорядители
