(генерал Алексеев) пришли к убеждению в необходимости для спасения России и победоносного окончания войны просить государя императора отречься от престола. Кроме того, в виду изложенных соображений начальник штаба верховного просит великого князя присоединить свой голос к остальным голосам главнокомандующих в обращении к его величеству и в свою очередь лично от себя телеграфировать об оставлении престола царем. Для великого князя телеграмма генерала Алексеева была совершенно неожиданна, так как на Кавказе симптомов крушения государственной власти не было. Грозность обстановки, побудившая, вероятно, генерала Алексеева телеграфировать великому князю, не дала возможности его высочеству успеть проверить сообщенные данные, ему пришлось принять на веру все эти известия. На основании всех этих заявлений и событий, Николай Николаевич присоединил свой голос к голосам высших представителей армии и телеграфировал государю.
Николай Николаевич, отправив указанную телеграмму, уже 4-го марта отдал приказ по войскам Кавказской армии, в котором он повелевает всем войсковым начальникам от старшего до младшего, что после оповещения двух актов (об отречении государя императора Николая 11 и великого князя Михаила Александровича) они должны спокойно ждать изъявления воли народа и свято исполнять повеление закона и по чести оберегать родину от грозного врага и своими подвигами поддержать наших союзников в беспримерной борьбе.
В это время великий князь обменялся следующими телеграммами с главою правительства: 4-го марта Николай Николаевич телеграфировал князю Львову о необходимости поддержки общего порядка в стране, что поддержит в свою очередь порядок в войсках. Через день его высочество получил от князя Львова ответ, что временное правительство вполне уверено в настроении армии и что она даст победоносный конец войне. Вместе с сим князь Львов спрашивал, когда великий князь будет в Ставке. На эту телеграмму Николай Николаевич ответил, что будет на Ставке 10-го марта и рад принять князя Львова.
Затем, по прибытии своем на Ставку в Могилев, великий князь Николай Николаевич немедленно вступил в командование и, приняв должность верховного главнокомандующего, отдал о сем приказ, но он не был объявлен, по крайней мере ни самому великому князю, ни его свите не приходилось его встречать. Мне лично тоже не пришлось читать этот приказ в Ставке, хотя я в эти дни бывал постоянно в штабе верховного, ожидая распоряжений о себе и, если бы приказ был объявлен, нельзя было бы его пропустить, тем более что все его ждали. Приходится отметить, что «первый приказ верховного, Николая Николаевича», так же как последний приказ «верховного, государя императора», от 8-го марта генерал Алексеев, по соглашению с временным правительством, оповещать не решился, и русской армии побоялись в эти дни совершенного переворота передать прощальное слово царя и вступительный приказ Николая Николаевича.
11-го марта великий князь получил письмо от временного правительства, подписанное князем Львовым. Из этого письма видно, что оно должно было быть доставлено Николаю Николаевичу до прибытия его высочества в Ставку. В этом документе сказано, что временное правительство не. задолго до отречения государя, обсудив народное мнение, решительно и настойчиво высказывающееся против дома Романовых, пришло к заключению, что оно не считает себя вправе оставаться безучастным голосу народа и убеждено, что великий князь во имя блага родины пойдет навстречу требованиям положения и сложит с себя Командование до прибытия в Ставку.
На это письмо великий князь ответил: «Идя навстречу высказанным желаниям, чтобы я сложил с себя верховное Командование во имя блага родины, я это делаю и рад, что Могу вновь высказать любовь к родине, в чем Россия до сих пор не сомневалась, и поэтому отдаю приказ о сдаче командования генералу Алексееву, согласно положения о полевом управлении войск».
Приводимые мною глубокого и высокого значения данные получены мною, как упомянуто выше, из несомненных источников[12].
Очень любопытно, что временное правительство только в самом конце мая, т. – е. через три месяца после фактического ухода из армии великого князя, решилось объявить об отчислении от должности верховного Николая Николаевича. В «Русском Инвалиде» от 27-го мая 1917 года № 122 появился приказ, помеченный от 11-го марта, в котором говорится: числящийся по гвардейской кавалерии и состоящий по уральскому и кубанскому казачьим войскам, верховный главнокомандующий генерал от кавалерии великий князь Николай Николаевич отчисляется от должности вследствие его ходатайства об освобождении от верховного командования и освобождается от службы.
В этом приказе помещена неправда о «ходатайстве» его высочества об освобождении от верховного командования. Такого ходатайства не было.
Сдача великим князем верховного командования генералу Алексееву повергла всех в полное уныние и стало ясно, что революция теперь не остановится и скорая гибель армии, а с ней и России, неизбежны. Ставка при этом хорошо понимала, что генерал Алексеев верховным главнокомандующим ни по своему характеру, ни по своим способностям, ни по системе своего труда, при котором он стремился одинаково внимательно разрешить и крупные и мелкие вопросы, быть не может.
Генерал Алексеев был ценный начальник штаба и не более.
Великий князь отбыл в Крым, где стал жить уединенно частным человеком.
Через несколько дней генерал Алексеев, по моему ходатайству, разрешил мне выехать из Ставки.
Полк. А. А. МОРДВИНОВ.
Последние дни императора.
Во вторник, 21 февраля 1917 года, вечером, находясь у себя дома, в Гатчинском дворце, я получил уведомление от командующего императорской главной квартирой, графа Фредерикса, что, согласно высочайшему повелению, я назначен сопровождать государя в путешествии в Ставку для несения дежурства при его императорском величестве. Отбытие императорского поезда из Царского Села было назначено около трех часов дня, в среду 22 февраля.
Это уведомление явилось несколько неожиданным. Я накануне только что вернулся из Царского Села с дежурства по военно-походной канцелярии, и тогда еще не было никаких разговоров об отъезде. Внутреннее политическое положение было в те дни особенно бурно и сложно, в виду чего государь все рождественские праздники, весь январь и большую часть февраля находился в Царском Селе и медлил с отбытием в Ставку.
Отчасти государя удерживала и болезнь наследника и великих княжен, заболевших корью, положение которых вызывало большую тревогу Этой болезнью Алексей Николаевич заразился от одного из товарищей его детских игр в Ставке. Их было двое случайно встреченных во время прогулок в Могилеве: один кадет Орловского, другой, кажется, Псковского или Полтавского корпусов. Очень милые, скромные мальчики, полусироты, дети очень бедных матерей, они были переведены затем в Петроградские корпуса, изредка навещали Алексея Николаевича, полюбившего их и во время минувших рождественских праздников занесли корь из своего корпуса и во дворец. У великих княжен болезнь, хотя и в тяжелой форме, протекала нормально, но хрупкое здоровье Алексея Николаевича очень заботило их величества и не предвещало близкого улучшения.
Я наскоро сделал необходимые распоряжения, простился с взволнованной женой и с тяжелым чувством выехал из Гатчины утром 22 февраля. Вместе со мною поехал и преданный нашей семье дворцовый лакей, добродушный старик ворчун В. А. Лукзен, всегда сопровождавший меня в различных поездках и служивший еще отцу моей жены.
Я приехал в Царское Село около 12 часов, переоделся в служебную форму и пошел завтракать в соседнее помещение, к товарищу по службе, флигель-адъютанту Ден, помощнику начальника военно- походной канцелярии. Кроме самого хозяина и Киры Нарышкина я застал там и жену Дена, Софью Владимировну, рожденную Шереметьеву. Завтрак прошел в очень тягостном настроении, в каком мы находились все за последнее время. Всем хотелось больше думать, чем говорить, а тогдашние злобы дня не могли сделать разговор для меня очень занимательным. Вспоминаю только, что пребывание в Ставке
