Дадхъянча по возвращении ожидал сюрприз. Не из приятных. Едва юноша дотянул до хижины с котомкой, полной спелых плодов, он почувствовал недоброе. Он почувствовал в доме постороннее присутствие.
Гаури сшивала костяной иглой вытоку из ворсистого травяного начёса. Девушка была светла и безмятежна. Словно визит их гостя касался вовсе не её. Рядом на камне сидел Атхарван. Отец Дадхъянча. Хранитель огня великого святилища тритсов. Атхарван холодно посмотрел на сына и спросил:
— Что это значит?
Дадхъянч понял, что предстоит трудный разговор.
— Что это значит, я тебя спрашиваю? — почти прокричал гость.
— Только то, что ты видишь.
— Значит, Свами был прав. А я ему не поверил.
— Свами не был прав… Но я не могу при ней об этом говорить.
— Так, может быть, ты попросишь её выйти вон.
— Будет лучше, если мы сами немного пройдёмся.
Дадхъянч предложил жестом отцу покинуть хижину.
Они пошли по тропинке в сырые осенние сумерки, и юноша рассказал о том неудавшемся жертвоприношении, о бездушном хотаре и о спасённой девушке.
— Но ведь ты совершаешь преступление против своего сословия. Соединяясь с вайшей!
— Она не стала моей женой, — вздохнул Дадхъянч.
— Ты хочешь сказать, что…
— Да, я хочу сказать, что столько времени прожив вместе в этой уединённой хижине, мы не притронулись друг к другу.
— Но ты потерял доверие Свами.
— Он не единственный, кто говорит с богами.
— Прекрати. Ты знаешь, что у речных тритсов нет другого хотара.
— Но у речных тритсов нет и своих риши. Так же, как нет их и у горных тритсов.
Атхарван холодно посмотрел на сына и вдруг расхохотался. Открыто и звучно. Сверкая большими ровными зубами.
— Какой же ты риши, если не можешь совладать с собственными чувствами? Со своими сомнениями? Твоё благородство в отношении этой девушки, вероятно, едва не стоило тебе женитьбы на ней? Так или нет? Что, такова цена благочестия? Что же ты будешь делать в следующий раз? Спасая очередную жертву несправедливости? В тебе нет рассудительности. Порядочность есть. Это верно. Но риши нужна рассудительность. Нельзя спасти всех, кто стал жертвой случая. Ты спасёшь трёх-четырёх и будешь думать, что благодаря тебе изменился мир. Нет, он не изменился. Просто ты кому-то подал надежду на справедливую жизнь. Подал надежду и обманул.
— Почему? — перебил Дадхъянч.
— Потому, что это ты справедлив, а реальная жизнь такова, какова она есть. И ей наплевать на наши потуги что-то исправлять и переиначивать.
Дадхъянч молчал и думал о том, что слышал уже что-то похожее. От Свами. Неужели нужно прожить большую часть жизни, чтобы потерять душевную красоту. Стать таким, как Атхарван или хотар их племени? Речных тритсов. Неужели познание делает человека бездушнее, ожесточённее? Юноша наивно спросил:
— А ты не думаешь, что мир можно изменить?
— Думал. В семнадцать лет. В этом возрасте его все изменяют. Правда, потом начинаешь замечать, что мир остался прежним, а изменился ты сам. Благодаря его стараниям. Так создаётся чувство реальности. А чувство реальности — одно из условий постижения Сатвы, не забывай об этом.
— Где уж мне забыть!
Атхарван перенёс на юношу огорчённое тепло своего взгляда. Появившееся при смене его чувств. С раздражённости на досаду.
— В твоих суждениях и действиях слишком много Раджас. Может быть, это и не плохо, но ты уже сам знаешь, что мудрость живёт в другой стороне. В Сатве. Это как при стрельбе из лука: стрела, глаз и мишень должны находиться на одной линии. А у тебя мишень находится в Сатве, глаз — в Раджасе, а стрела гуляет сама по себе.
Они вернулись к хижине. Стало уже совсем темно.
— Что же мне делать? — тихо спросил Дадхъянч.
— Эту девушку я возьму с собой. Для неё найдётся работа. А ты попробуй прожить здесь в одиночестве. Год. Смотри вокруг и думай. Думай, Дадхъянч..
Гаури тревожила душевная смута. Она понимала, что этот разговор может подорвать покой их дома. Их общего дома с Дадхъянчем. Всё, что сложилось как «их дом». «Почему, — думала девушка, — почему те люди, что однажды уже вторглись в её судьбу, исковеркав Гаури жизнь, и теперь не оставят их в покое? Почему эти люди должны всё время быть где-то рядом? Со своей правдой, со своими непонятными истинами? Дадхъянча — Дади — изгнали из общины. Что им ещё нужно?»
Жрецы вернулись в хижину. Мрачные и молчаливые. Юноша отводил взгляд, разыскивая своим рукам всевозможные бесполезные занятия. Атхарван готовился к вечерней молитве. Хижину угнетала натяжная, недобрая тишина. Гаури сдавила уши ладонями. Она не хотела слушать эту тишину.
Атхарван уснул после молитвы, развалившись в углу на лежанке. Его дыхание стало ровным и спокойным. «И всё-таки он не такой, как Свами», — подумал юноша, глядя на отца.
Дадхъянч подбросил в огонь полешек и решил, что с этого протопа в хижине станет совсем душно. Ведь прибавился ещё один человек. Юноша сидел перед огнём, обхватив колени. Он знал, что Гаури сейчас наблюдает за ним. Из своего угла.
— Ты ничего мне не скажешь? — вдруг услышал он её голос.
— Скажу, конечно… Нет, ты не думай, что я слабак, что я не могу с ними поспорить и жить так, как другие.
— Так в чём же дело?
— В том, что именно так поступил бы на моём месте каждый честный парень. Но я не «каждый», пойми. Я — сын хранителя Огня великого святилища тритсов! На меня легло это ярмо, едва я появился на свет.
— Да, — вздохнула Гаури, — конечно, ты прав. Только знаешь, в чём между нами разница?
— В чём? — осторожно спросил юноша.
— В том, что ты относишься к их числу. К числу тех, кто приносит жертвы. А я — к тем, кого приносят в жертву. Мне почему-то показалось, что мы сравнялись, когда ты ушёл от Свами. Но, видимо, я ошиблась.
Юноша опустил глаза. Он ответил не сразу. Его совести объявили войну, и Дадхъянч теперь готовился к бою.
— Жертва, ты говоришь? Да, ты права. Но ведомо ли тебе, что такое постоянное жертвование собой? Своими чувствами, привычками, желаниями, своим покоем и вообще всем, что есть у обычного человека? Жертвование всем, кроме совести. Ведомо ли тебе, чем в своей жизни жертвует брахман, чтобы хоть на один шаг приблизиться к Сатве?
— Я не видела таких брахманов.
— А кого ты видела, кроме Свами? Гаури смолчала.
— То, что сказал мне отец, касается не нас с тобой. Это касается только сына жреца. Он говорил для него, не зная, слышит ли Атхарвана сын жреца или его слышит просто честный парень, живущей в горной хижине.
— А в чём между ними разница?
— Они — люди разных сословий.
— Разве есть такое сословие «просто честных парней»?
