К Индре, тихо сидевшему в стороне под деревом, прилёг долговязый размахай с поломанными передними зубами и порезанным лицом.
— Скажи-ка, малый, — дружливо заговорил он, — а кто твоя мать?
Индра повторил фразу, которой его научил Гарджа:
— Отец не успел спросить её имя.
— Да? — задумчиво произнёс великан. — Не успел? А откуда тогда он тебя взял, детей-то пока ещё рожают женщины?
Индра ничего не понял, но решил, что это не очень хороший человек и лучше держаться от него подальше. Мальчик поднялся и пошёл искать Гарджу.
А Гарджа рассматривал приручённых Ашокой оленей.
— Вот эта может укусить, не подходи ближе, — сказал хозяин дома. Перестав всего бояться, они совсем потерялись в выборе манер. Потому что Праджапати не научил их, как поступать, преодолев страх.
— Да, — вздохнул Гарджа, — со страхом иногда жить проще.
Ашока пришурил глаза:
— Послушай, рано или поздно мальчишку начнут искать. Ты знаешь, чей он сын?
— Нет.
— Он сын Виштара.
— Но ведь от него отказалась мать. Мне так сказали.
— Это ничего не значит. Он сын вождя. Его родичам сейчас приходится туго. Вражда родов.
— Вражда? С кем?
— Да, давно ты не был в Амаравати.
— Мальчик останется у меня. Мы сделаем из него марута. По всем правилам… Они от него отказались.
— Его родичам понадобится сын Виштара.
— Они от него отказались.
— Они могли его спрятать. Таким образом. Чтобы сохранить сына вождя.
Гарджа задумался, потом покачал головой:
— Нет, они от него отказались. Теперь он марут.
Человек с татуированным лицом не стал больше спорить.
Индра уснул только под утро. На новом месте не спалось. Да и лежак ему определили не из самых мягких. Ашока сказал, что у марутов нет постелей. Они спят на том, что носят с собой. Индра сразу же понял, зачем Гарджа таскает такой плотный и длинный плащ. Но у мальчика не было хорошего плаща. В пути Индра подвёртывался отцу под бок и ни о чём не думал. Индра вовсе не думал, что настоящим домом воину служит только его одежда. Теперь же для Индры не нашлось ни подстилки, ни охапки сена. Здесь не принято было зависеть от других. В том, что касалось твоего удобства и благополучия. Потому мальчик улёгся прямо на землю, взрыхлив её предварительно ножом.
Индре полагалось ночевать среди таких же, как и он, мальчиков, в отведённом для их ночлега доме. Дом этот вообще не имел стен и скорее походил на стойло для приручённых оленей. Его земляную кровлю подпирало великое количество столбов. Ровных, скользких и гладких, словно их натёрли жиром. Всё это очень походило на стойло. Только без опойников и кормушек.
Мальчики поснимали с себя перекрученные накидки, развернули их и, перевязав узлами концы в обхват столбов, вывесили свои ночные гамаки. Индра старался не встречаться взглядом с Кутсой, который с гамаком возился дольше других. Кутса сопел, закручивая тугие узлы, и тоже не смотрел на Индру.
Потом всех увели на молитву Рудре. Гарджа много рассказывал приёмному сыну об этом боге. Рудра мог оборачиваться в чёрный и красный цвет. Он жил на небе, за горами, правда, Индра никогда его не видел. И Гарджа не видел, но говорил: «Неважно, что мы его не видим, главное, что он видит нас.» Рудру боялись все, но Индра не мог его бояться. Он не мог бояться того, кого он в глаза никогда не видел.
Дети не обращали внимания на новенького. Они занимались приготовлениями ко сну. Кто-то громко расхваливал чакру. Все слушали не перебивая. Индра не знал, что такое чакра. По всему выходило, что лучше чакры оружия нет.
Один мальчик, очень тихий и спокойный, вдруг сказал, что у чакры слишком большой разлёт. Слишком большой. Как на неё полагаться? Тот, первый, ответил: «Ерунда». Так и сказал: «Ерунда. Ты просто не умеешь кидать.»
Пришёл старший и потушил факелы. Казарма погрузилась во мрак. Про Индру совсем забыли. Он сидел в темноте и одиночестве, пока ему совсем стало не по себе. Здесь всё выглядело чужим, неприживчивым, беспощадным к мальчику. Как ему казалось. И от этого нельзя было никуда спрятаться.
Гарджа сказал, что теперь здесь его дом. Как бы Индра хотел, чтобы Гарджа забрал его отсюда. Куда-нибудь. Главное, чтобы они остались вдвоём. Как раньше, ведь им больше никто не был нужен!
Но Гарджа не пришёл. Индра ждал его всю ночь. Мальчик хотел сказать отцу: «Зачем нам эта чужина? У нас другая жизнь, и мы воины не меньше, чем они.» Индра очень ждал отца.
Но утром вместо него появился старик Ашока. Когда все уже встали. Ашока подошёл к Индре, сщурил глаза и ядовито спросил:
— Ну что, трудно спать рядом с чужими?
Индра молчал насупившись. Обиженно глядя в сторону.
— Трудно, — вздохнул старик. — Я и сам знаю, что трудно. Трудно делить сон с чужими, потому что сон всегда принадлежит только тебе. А делиться с другими ты ничем не умеешь. Особенно тем, что принадлежит только тебе. Верно?
Индра хотел возразить, но решил не торопиться. А старик продолжал:
— Я имею в виду твой покой. Твоё удобство в жизни. Ведь о тебе заботился Гарджа, а здесь его нет. У тебя его забрали. Вместе с твоим удобством.
Индра уже ненавидел старикашку. Но Ашока не замечал этого и продолжал говорить:
— Теперь ты знаешь, как хорошо спать дома, потому что плохо здесь. Вот и получается, сперва нужно что-то потерять, чтобы узнать этому цену… Тебе, мальчик, придётся многое потерять, чтобы потом это всё вернуть. С новой ценой. Так же, как этим ребятам. Подумай, можешь ли ты хоть что-нибудь потерять без слез.
Ашока повернулся и пошёл по своим делам, а Индра побежал завтракать. Вместе с остальными.
Дети сидели возле широкого котла и выгребали ложками пакату. Кашу с тыквой.
— Сделай себе ложку и приходи есть, — сказал старший из мальчиков. Кумара-рита. Индра ещё немного потоптался возле детей и, поняв, что никто ему своей ложки не уступит, пошёл искать подходящую ветвину.
Он проходил долго. Ничего достойного под руку не попадалось. Палочки с земли были ломки и маловаты. Такими каши не натаскаешь.
Когда Индра искал подтёсок для своего ножа, ему встретилась большая лягушка с красными глазами, и мальчик долго изучал её со стороны, совсем забыв про своё дело. Наконец он вернулся к прежним мыслям и, весело припрыгивая, устремился к саду. Но и в саду ему, как назло, ничего путного не подвернулось. Тогда Индра обломил первый попавшийся сучок, кое-как обстругал его ножиком, зачем-то повертел струганком над головой, попытался посмотреть через него на солнце, щуря один глаз, и, оставшись вполне довольным своей работой, побежал обратно.
Он вернулся как раз к тому моменту, когда вычищенный и отмытый котёл волокли на варильню. Индра смотрел котлу вслед, и в душе мальчика наступила осень.
— Ну что, поел кашки? — спросил кто-то с усмешкой. Индра обернулся. Это был Кутса. Он бежал за остальными, путаясь в своём растрёпанном, обвисшем плаще.
