Голод — плохой подручный уму.
Индра нагрёб ворох соломы и, волоча псину за хвост, отправился на берег реки. Ему пришлось возвращаться ещё и ещё раз. За соломой. Поблизости не росли деревья, и потому не оказалось хвороста.
Индра отрубил собаке ногу, ободрал с неё шкуру и закатал мясо в глиняный ком. Жар костра должен был основательно его пропечь.
Солома взялась с нескольких искр. Воин решил, что огонь на берегу привлечёт интерес жителей деревни. Этих странных затворников, усаженных покоем и безразличием по своим углам.
Солома опалила огненным разметаем вечерний сумрак. Взяла душным жаром свежие окаты реки. Индра то и дело сторонил глаза от костра, вторгаясь взглядом в пустующую деревню. Глиномазые домики застыли в немом оцепенении.
Наконец любопытство пересилило. Юноша подбросил сухони в костёр и, заткнув за пояс кремнёвое рубило, отправился в дозор. Берегом реки.
Подойдя к деревне, Индра обратил всего себя во внимание. Ни один шорох, ни малейший копошок за глиняной стеной, тревожный вздох или тихий оглас своих не обошли бы сейчас его ухо. Деревня замерла. В этом не было сомнений. Таилась, или по какой-то неизвестности её покинули обитатели?
Индра поднялся по протопам ступеней в глиняном повале берега. По трудным ступеням, облизанным дождями, и встал прямо против хода между стенами домов. Тропинка вела туда. Забыв о голодном изнеможении, Индра порывисто преодолел это расстояние. Перед ним открылась небольшая площадь с широким каменным очагом посредине. Должно быть, в домах не было очагов, и деревенская община собиралась возле единого огнища. Нос воина заблудился в поисках продушины свежего воздуха. В осадившей деревню вони и затхлости.
То, что юноша увидел возле очага, резко прервало ход его мыслей. У каменной кладки, привалившись на бок сидел мертвец. Его поза и застывший взгляд весьма красноречиво свидетельствовали смерть. Рядом, на земле, сжавшись в комок, лежал мёртвый ребёнок.
Индра осторожно приблизился. Только теперь он смог распознать происхождение этой тяжёлой душины, убившей воздух деревни. Оба мертвеца встретили смерть мирно, будто это был ожидаемый ими итог.
Юноша, прикрыв нос ладонью, проник в ближайшую дверь. Сумрак перекрасил внутрину дома в бесцветное. Ни красок, ни звуков, ни времени. И лишь запах тлена напоминал о соседстве остановившейся жизни. И ещё, возможно, о её трагической тайне, так и не познанной мимоходным любопытством случайного прохожего.
Индра поёжился. Ему показалось, что смерть притаилась где-то рядом, поджидая это глупое любопытство. За дверной циновкой или в углу, за лежаком.
Преодолев отвращение, воин осмотрелся. Среди золистой пыли, ожившей под ногами Индры, нашлось беспорядочное разнообразие предметов жизненной нужды человека. Их словно забыли. В беде и отчаянии. Индра шагнул за перегородку и споткнулся о вытянутые ноги мертвеца.
Везде в деревне были мертвецы. В каждом доме. Женщины и мужчины со скрюченными телами. Застывшими по углам домов. Дети на руках мёртвых матерей и мёртвые дети, зарывшиеся в солому. Они будто убегали от настигшей их боли. Кто по углам, кто в самих себя. Потому, видимо, что убежать дальше, спастись, они уже не могли. Все здесь были обречены. Смерть не оставила им выбора, не оставила и надежды на спасение.
Чувство, охватившее Индру, не имело ничего общего с паникой или страхом. Он был подавлен, угнетён, растерян. Он никогда ещё не заглядывал смерти под лапу. Индра, пятясь и натыкаясь на углы, подался вон. Но более всего молодого воина пробивало то, что он сам в голодном исступлении убил последнее живое существо в этой деревне. Существо, которое, должно быть, искало у него защиты.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Болезнь, убившая вайшей, Индру не тронула. Но он и думать не мог о добытой еде. Не смог Индра и ночевать под боком у мертвецов. Он пошёл вдоль реки, в сторону её тягучего, валкого плава.
Молодой воин брёл по берегу, и ночь омывала его своими воздушными струями. Он шёл до тех пор, пока голодный обморок не свалил его с ног.
— Вставай! — услышал Индра приходя в себя. — Герой должен подняться сам.
— Ты кто? — спросил молодой воин склонившегося над ним человека с тяжёлым лицом.
— Какая разница. Я твой счастливый случай. Скажи лучше, давно ли ты ел последний раз?
— Три или четыре дня назад. А может быть, и больше.
Индра, воспользовавшись подставленным плечом, поднял себя на ноги. Земля отпустила его с неохотой.
— У меня тут есть кое-что в котомке. Пригодное для еды.
Путник раскоп ошил свои покладки.
— А куда ты идёшь? — спросил он Индру.
— Всё равно куда. Мне про это неведомо.
— В том направлении до ближайшего жилья не меньше трёх дней пути. Да и то если тебе повезёт, и ты его отыщешь. Вот, поешь, — он протянул молодому воину пучок завяленных листьев.
— Что это?
— То, что поднимет твои силы. Ешь, тебе говорю!
Индра разглядывал своего случайного спасителя. Его неуклюжую мясистую фигуру, переполнявшую тесноту дорогих тканых покровов, суму с облезлыми от старости боками, толстые руки, державшие посох так, будто это был девичий стан. Индра смотрел, пережёвывая горьковато-кислую мякину.
Толстяк затянул ремень и, что-то воркуя себе под нос, закосолапил дальше. Индра поплёлся следом.
— Не много у тебя поклажи для таких путешествий, — вдруг сказал ходок, кося взглядом на пожитки молодого воина.
— Было больше, — буркнул Индра. Косолапый не стал ни о чём спрашивать.
Впереди показалась полоска леса. Вплетённая в тёмную жилу реки. Индра решил, что останется там. В подлесье. До поры. Пока не наохотит себе мяса на дорогу, не набьёт зверья. Там было бы удобнее всего устроить берлогу.
Первым делом Индра сладит копьё. Под две руки. Из твёрдой и затёсанной стволины. Потом Индре понадобятся наконечники для стрел. Придётся поискать подходящий камушник. Вдоль берега… Толстяк неожиданно повернул в сторону.
— Разве мы идём не к лесу? — озаботился юноша.
— Нет.
— Тогда куда же?
— Вон, видишь холмы? Там моя деревня.
— Разве ты не говорил, что до неё три дня пути?
— Нет.
— Как же так?
