Свами ничего не ответил.
— А как это было, — снова спросил молодой жрец.
— Мы резали тростник для циновок. Воды было по щиколотку. Дальше начиналась топь. Вдруг траву перед нами разнесло, будто её ветер положил…
Свами замолчал, и лицо его опустилось в тень воспоминаний.
— Что же произошло?
Хотар не стал отвечать своей памяти. Он защищался от её натиска.
— Может быть, у тебя будет свой данав, тогда ты и узнаешь, что было дальше, — пояснил Свами. — Пересказ всегда хуже собственных впечатлений.
Юноша покачал головой:
— Так может говорить вайша, которому боги запечатали уста словесной немощью. Язык брахмана способен передать то, что не увидит даже самый зоркий глаз.
— Что же такого не увидит самый зоркий глаз? — поинтересовался хотар.
— Он не увидит чужих впечатлений.
— Чем же они лучше своих?
— Свои — это только виденное и не больше, — заключил юноша, — а чужие — это виденное вдвойне.
— Когда-нибудь ты станешь мудрецом-риши. Если не заболтаешь свой ум, — назидательно произнёс Свами.
Жрецы спустились на дорогу, протоптанную перегонными стадами с пастбищ. Тысячами копыт, гонимыми на горные разделы. Юный брахман, почувствовав прилив сил, снова взялся за хотара.
— Могу я задать тебе вопрос, Свами?
— Спрашивай.
— Моё посвящение не позволяет мне тебя об этом спрашивать.
— Спрашивай же!
— Скажи, хотар, тебе открыт только один путь к богам? Тот, что тебе положен, или..?
Свами устало посмотрел на юношу:
— Видишь ли, мне вполне достаточно того, что я имею.
— Как достаточно? — вспыхнул молодой брахман.
— Так. Достаточно и всё. Я выполняю свою работу. Отдаю богам то, что должны им люди. Так чего же мне может не хватать?
— Разве ты не хочешь идти дальше?
Свами подумал, что не стоило непосвящённому разрешать переговариваться с хотаром. На равных. Ещё Свами подумал, что он тоже когда-то был молодым брахманом и ему тогда казалось, что для общения с богами нужно быть избранным.
— Я выполняю свою работу, — повторил Свами.
— Но ведь ты мог бы стать ближе богам!
— Не мог бы.
— Почему, хотар?
— Потому, что всё определено Законом.
— Разве Закон запрещает искать любви у богов?
— Послушай, — как можно спокойнее проговорил жертвоподатель, — главная ценность Закона в том, что он всех расставил по местам. Понимаешь? Каждому нашёл его место. Зачем же мешать этому порядку?
Юноша обречённо сник:
— Но ведь то, что сегодня нам кажется порядком, завтра может оказаться… — он побоялся произнести это слово.
— Заблуждением? — подсказал Свами. — Нет. Завтра всё будет так же, как и сегодня. И вообще, в ближайшие сто лет ничего не произойдёт. Можешь мне поверить. Делай своё дело и помни об этом. Ничего не произойдёт. В ближайшие сто лет.
Молодого брахмана звали Дадхъянч. Он не поверил Свами.
— Смотри! — закричал Дадхъянч. — Вон она!
Далеко впереди, ниже дороги, среди выкустов перестоялой, задорожной травы, шла девушка с охапкой разновеликого лугового цвета. Она улыбалась солнцу и что-то говорила цветам и травам.
— Мы спрячем её в хижине у Орлиного ручья. Но об этом никто не должен проведать. Слышишь? — голос хотара больше не знал пощады для юношеского чистоплюйства. — Иначе она погибнет.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Хижина у Орлиного ручья давно не дышала человеком. В её одичалом нутре обитал тлен чьей-то ушедшей жизни. Хижину обносили ветра, разорившие ветхую тростниковую кровлю, камневал не обошёл её стены, высадив из них по паре-другой крепких окладин. В хижину заползали змеи, а где-то вблизи, за ручьём, охотился леопард.
— Да! — сказал Свами. — Это то, что нам нужно.
Молодой брахман посмотрел на него с недоумением.
— Здесь всюду живёт страх. И внутри и снаружи, — продолжил свою мысль хотар. А это то, что нам нужно. Она затаится, забьётся в угол, и никто больше не узнает о её существовании.
— Сколько ты собираешься держать её здесь?
— До тех пор, пока её память окончательно не отторгнет всё происшедшее прошлой ночью.
— А если не отторгнет? — допытывался Дадхъянч.
— Значит…
— Значит, репутация хотара выше человеческой жизни?
— Её жизнь — это жизнь жертвы, которую выбрало племя. Не забывай об этом.
— Но данав не принял эту жертву! Не думаешь ли ты, что сам Варуна помог ей выжить?
— Твоя дерзость заходит слишком далеко! — вспыхнул хотар.
В хижине воцарилась тишина, и только диковатый горный ветер, притаившийся за углом, шуршал циновкой входного проёма.
— Приведи её! — бросил Свами своему строптивому подручному.
Девушка, опоенная зельем, едва держалась на ногах. Её глаза отказывались видеть, и она никак не могла найти им места. Гаури водила головой, то вдруг останавливая взгляд на каком-то предмете, то с испугом отвергая подступающую к глазам несуразность.
— Ты слышишь меня? — крикнул хотар в лицо девушке. Он схватил её за руку, но Гаури не чувствовала боли. Свами ворвался в глубину её безумного взгляда:
— Теперь ты будешь делать только то, что я тебе скажу. Не выходи из этой хижины. Даже если тебе очень приспичит. В углу много сена, там ты сможешь удовлетворить свою любую нужду. Не выходи наружу. Если выйдешь из хижины — значит, погибнешь!
Последние слова он выкрикнул как-то особенно яростно, отчего Дадхъянч пришёл в оцепенение. У
