Тайны знаменитых пиратов, или «Сундук мертвеца»

неожиданное: четыреста моряков, вооруженных саблями и в рукопашном бою ничуть не уступавших англичанам, сдались во главе с капи­таном.

Восемь дней продолжалась оргия на захваченном корабле. Да и было от чего веселиться. На долю каждого из членов экипажа Эйвери досталось по тысяче фунтов стерлингов. Добыча превзошла все ожидания. Оказалось, что на борту захваченного судна находилась выручка от торгового сезона – пять миллионов рупий в золоте и серебре.

Но главным богатством, добытым в тот день, стала дочь самого индийского владыки Аурангзеба. И надо же было такому случиться, что свирепый пират по уши влюбился в нее, и что совсем уж уди­вительно – она ответила ему взаимностью. По одной версии, свадьба была по мусульманскому об­ряду, по другой – их обвенчал протестантский пас­тор, случайно оказавшийся среди пиратов.

Правда, Дефо отвергает эту версию о женитьбе пирата. Как, впрочем, и ту, согласно которой Эйве­ри жестоко обошелся с попавшей к нему в плен ин­дийской принцессой (как тут не вспомнить нашего Стеньку Разина и персидскую княжну). Но как бы то ни было, легенда о любви свирепого пирата и юной дочери индийского владыки получила широ­чайшее распространение. Уверяли даже, что от этого союза была определенная польза: нежная привязан­ность к супруге заставляла пирата проводить подле нее больше времени, чем на капитанском мостике, в результате чего судоходство в Индийском океане сделалось более спокойным.

Впрочем, Эйвери, хотя и породнился с императо­ром, став его зятем, не питал ни малейшего желания вернуть тестю захваченную добычу. Видимо, решил, что получил ее в качестве приданого дочери индий­ского владыки.

«Тесть», однако, намеревался отомстить за оскорбле­ние, нанесенное ему как отцу и властителю. Он осуждал дочь за то, что у нее не хватило мужества покончить жизнь самоубийством и не поддаться ухаживаниям пирата. Кроме того, он не хотел ли­шаться своего прекрасного брига и потерянных со­кровищ. В гневе император обрушился прежде всего на Ост-Индскую компанию, заявив, что уничтожит все ее строения и сооружения на территории Индии, если немедленно не приступят к поискам пирата.

Президенты компании не на шутку всполо­шились перед лицом этой угрозы. Было решено назначить большую награду за голову Джона Эйвери.

Однако для влюбленного пирата не существовало тогда ничего, кроме домашнего очага, украшением которого была очаровательная принцесса. «Причуда» стояла на якоре в порту, и ее команда, деморализованная долгим пребыванием на берегу, становилась ненадежной. В конце концов Эйвери стал выходить в море, иначе вся его пиратская флотилия могла развалиться. Однако вылазки он предпринимал редко и ненадолго.

Романтическая идиллия продолжалась несколько лет, пока Эйвери не пришел, наконец, к выводу, что достаточно разбогател и может начать спокойную семейную жизнь в каком-либо уголке земного шара, куда еще не дошли вести о его преступных деяниях. Решив, что жена почувствует себя счас­тливой, если он обеспечит ей уважение «высшего общества» и избавит от пиратской атмосферы, Джон отправился в Бостон. Он погру­зил на корабль все имущество и захватил с собой ближайших друзей.

В Америку он прибыл под вымышленной фами­лией, но не сумел избежать подозрений губернатора, который не особенно доверял иммигрантам. Эйвери неважно чувствовал себя в Америке. Быть может, сказывалась тоска по родине. Так или иначе, он отбыл вскоре в Северную Ирландию, где продал корабль и распрощался со своим экипажем, что как будто говорило о его твердом ре­шении порвать с пиратством.

Но теперь Эйвери покинула удача, до сих пор сопутствовавшая ему. Попытавшись реализовать в Дублине часть награбленных драгоценностей, Эйве­ри вызвал подозрение у купцов; ему вновь при­шлось менять фамилию и место жительства. На этот раз он переехал в Англию, в свой родной Девон, где в местечке Байдефорд один из его преж­них друзей взялся посредничать в продаже драгоценностей. Эйвери напал, однако, на шайку лон­донских мошенников, которые, вручив ему неболь­шой задаток, обещали выплатить остальную сумму позднее. Несмотря на многократные напоминания, Джону так и не удалось взыскать причитавшиеся ему деньги. А обратиться в суд он по понятным причинам не мог.

Несколько лет спустя Джон Эйвери умер в крайней нужде, проклиная час, когда решился ступить на путь честной жизни. Что стало с индийской принцессой, его женой, неизвестно.

ДЖОН СИЛЬВЕР, или ПИАСТРЫ СИНЕРОЖЕГО ФЛИНТА

Все началось с карты

Дом стоял прямо у дороги, отделенный от нее невысоким забором на каменном основании. На­ против по горному склону громоздились заросли могучих буков и сосен, а ниже виднелись поросшие вереском холмы. Впрочем, разглядеть их удавалось лишь в погожие, ясные дни, когда дорога была за­лита солнцем, в лесу не смолкал птичий гомон, а горный воздух, чистый и прозрачный, волшебным нектаром проникал в кровь. Чаще, однако, в этих местах бушевала непогода. Тогда холмы внизу скры­вала пелена тумана или стена дождя.

Так случилось и в этот раз, когда в конце лета 1881 года Роберт Льюис Стивенсон, в то время уже известный писатель, поселился вместе с семьей вы­соко в горах в Бремере. Некогда места эти принад­ лежали воинственному шотландскому клану Макгрегоров, историю которого Стивенсон хорошо знал.

Он любил рассказывать о подвигах Роба Роя – мятежника Горной страны, которого с гордостью причислял к своим предкам. Вот почему бремерский коттедж он зловеще называл не иначе как «дом покойной мисс Макгрегор». В четырех его стенах из-за случившегося ненастья ему приходилось теперь про­водить большую часть времени. Воздух родины, шутил Стивенсон, который он любил, увы – без взаимности, был для него, человека с больными лег­кими, злее неблагодарности людской.

Дни напролет моросил дождь, временами налетал порывистый ветер, гнул деревья, трепал их зеленый убор.

Повсюду дождь; он льет на сад,
На хмурый лес вдали,
На наши зонтики, а там —
В морях – на корабли…

Как спастись от этой проклятой непогоды, от этого нескончаемого дождя? Куда убежать от одно­ образного пейзажа? В такие дни самое милое дело сидеть у камина и предаваться мечтаниям; напри­мер, глядя в окно, воображать, что стоишь на баке трехмачтового парусника, отважно противостоящего океанским валам и шквальному ветру. Это под его напором там, за окном, скрипят, словно мачты, шотландские корабельные сосны, будто грот-брамсели и фор-марсели, шелестят и хлопают стеньги и реи – ветви дубов и вереска.

Воображение унесло его в туманные дали, где в сером бескрайнем море плыли корабли, ревущий прибой с грохотом разбивался о черные скалы, тревожно вспыхивали рубиновые огни маяков и беспощадный ветер рвал флаг отваж­ных мореходов.

Привычка. к фантазированию, к тому, чтобы самому себе рассказывать необыкновенные истории, в которых сам же неизменно играл главную роль, родилась в дни детства.

Обычно его воображение разыгрывалось перед сном. В эти минуты, «объятый тьмой и тишиной», он оказывался в мире прочитанных книг. Ему ви­делся посреди морской синевы зеленый остров и его одинокий обитатель, словно следопыт-индеец вы­слеживающий дичь. Чудились топот скакуна таинст­ венного всадника, исчезающего в ночной тьме, по­гоня, мелькающие огоньки, пиратская шхуна в бухте и