«А здесь что? Разве это танцы? Стучат ногами на одном месте как истуканы! И никому нет ровно никакого дела до соседа. И всяк прельщен мыслью, что он танцует лучше всех. А танца-то и нет!»
И я громко рассмеялся при этой мысли. Один из танцоров – желтолицый, с остренькими черными усиками – угрожающе покосился в мою сторону, видно решив, что это я над ним насмехаюсь.
– Соседушка, мой свет, да вы ли это? Ах, какой прогресс! – раздалось рядом.
Оборачиваюсь, вижу – Анжелика. Стоит около меня в зелененьком платье с белыми горошками и показывает в улыбке оба ряда ровных зубов. Делать нечего, я протянул ей руку и сказал:
– Добрый вечер!
– Вы танцуете? Вот не думала! Такой тихоня…
– Просто поглядеть пришел, – буркнул я, оглядываясь, нет ли еще поблизости других знакомых.
– Бросьте, бросьте! – погрозила мне пальчиком Анжелика. – Меня вы не обманете… А вот и мадам Рогаль-Пионтковская. Она заменит тапера, и это прекрасно! – И, приподымаясь на носки, чтобы стать более заметной, сложив ладони ковшиком у рта, Лика, как в рупор, крикнула: – Глафира Павловна, чарльстон попросим!
Дородная седая старуха в черном платье, с удивительно румяными щеками, оглянулась на этот возглас. Ее лицо расплылось в довольной и многообещающей улыбке. Нет, она решительно ничем не напоминала сухопарую графиню с Заречья! Скорее эта мадам была похожа на владелицу мясной лавки или колбасной.
– А тот, маленький, вероятно, муженек вашей мадам? – спросил я тихо Лику, показывая на тапера.
– Что вы? – возмутилась Лика. – Ее муж был инженером и погиб под Уманью от шальной пули. Умань – это где-то в ваших краях, не правда ли?
– Куда там! До Умани нам еще сутки езды поездом! – воскликнул я и про себя отметил, что рассказ Головацкого и слова Лики частично совпадают.
Маленький тапер в длинном замусоленном пиджаке с фалдами до коленей, похожий на сверчка, ставшего на задние лапы, угодливо придвинул Рогаль-Пионтковской кругленький вращающийся стульчик. Мадам подобрала юбки и села. Стульчик сразу же перекосился под тяжестью ее грузного тела. Приподняв над клавиатурой пухлые пальцы в сверкающих перстнях, хозяйка задумалась.
– Вы чарльстоните? – шепнула мне Анжелика.
– Что?
Громкие звуки нового танца прогрохотали в зале: мадам без сожаления принялась разбивать свой рояль.
– Пойдемте, это чарльстон! – сказала Лика.
– Да я не умею!
– Чепуха! Очень легкий танец. Смотрите на мои ноги – и быстро научитесь! – Лика вытащила меня на середину зала и сразу положила свою ладошку мне на плечо.
Вокруг уже танцевали, оттопыривая туловища, какие-то пары. Пестрые платья девушек, пролетая мимо, рябили в глазах.
Я внимательно смотрел вниз, где трясла длинными загорелыми ногами моя соседка. Казалось, Анжелике надоели ее ноги и она хочет отбросить их в сторону. Ноги ее двигались как на шарнирах: бросит ногу в сторону, помашет ею и снова наступает на меня.
«Не танец, а пляска святого Витта!» – подумал я, выворачивая ноги в коленках так, что кости захрустели. «Эх, была не была!» – решил я и, вспомнив курсантские вечера, с силой подхватил Анжелику и закружил ее. Она смотрела на меня изумленно остановившимися и немного злыми глазами. Но только хотел я сделать крутой поворот, как правая нога моя наступила с ходу на что-то мягкое, ускользающее. Я пошатнулся назад и со всего размаха ударил локтем в спину Рогаль-Пионтковскую.
Мелодия чарльстона на мгновение оборвалась. В наступившей тишине я услышал не очень громкое, но ожегшее меня короткое слово:
– Хам!
Отлетая как можно скорее от рояля, я увидел перекошенное злобой нарумяненное лицо хозяйки танцкласса. Вне всякого сомнения, это она пальнула в меня обидным словом. Но злость на ее лице гостила недолго: Рогаль-Пионтковская мигом заулыбалась и, словно желая наверстать потерянное время, забарабанила по клавишам еще громче. Возможно, Анжелика не слышала этого оскорбления, отпущенного по моему адресу, а может быть, просто сделала вид, что не слышит, – только я решительно рванул свою даму вправо, к струе свежего воздуха, бьющего из дверей, и вывел ее из зала.
– Экий вы, право, увалень! – сказала Лика не то шутя, не то презрительно. – Играют одно, а вы, совершенно игнорируя мелодию, пляшете какую-то «ойру». Да у вас вовсе нет слуха! Вам, сударь, Михайло Михайлович Топтыгин на ухо наступил. Вы совершенно не чувствуете ритма.
– Насчет Топтыгина не знаю, а что в такой жаре могут толкаться одни сумасшедшие – это факт!
– Они умеют чарльстонить, а вы нет. Так зачем же злиться? – сказала Лика примирительно.
– А разве не лучше в такой вечер к морю пойти, на лодке покататься?
И только сказал это, как мой взгляд остановился на яблочном огрызке, раздавленном на полу. Так вот, оказывается, из-за чего заработал я «хама»! «Ну ладно, мадам! Посмотрим еще, кто „хам“. По полтиннику с танцора загребать можешь, старая карга, а порядка соблюдать не хочешь!»
– А вы на лодке любите кататься? – спросила Лика, размахивая надушенным платочком.
– А кто же не любит? – сказал я, не подозревая подвоха.
– Тогда знаете что? Убежим отсюда к морю! – И снова Анжелика схватила меня за руку.
Пяти шагов мы не прошли с нею по Генуэзской, как навстречу попался Зюзя.
– Куда же вы, Лика? – недовольно сказал франт, растопыривая руки.
– К морю с молодым человеком от жары спасаться! – капризным голосом бросила она. – Кстати, вы не знакомы?
– Тритузный! – буркнул франт и, не глядя, сунул мне свою лапу.
Я пожал ее без всякого удовольствия и назвался.
– Пардон, дорогуша! Меня Иван Федорович задержал. Меняйте гнев на милость и возвращайтесь. Сегодня танго «В лохмотьях сердце». Разучивать будем. Со словами…
Тут уж я не стерпел. Разряженный пижон абсолютно не хотел считаться с моим существованием!
– Давайте, Анжелика, скорее, а то позже комары нас на море заедят! – сказал я басом, и она пошла со мной.
В ДОМЕ ИНЖЕНЕРА
По обе стороны дощатого мостика болтались на приколе лодки. Лика нагнулась и щелкнула ключом, отмыкая замок на цепи.
– Прыгайте! – скомандовала она, подтягивая лодку к причалу.
Не раздумывая, я прыгнул. Как только подошвы встретили решетчатое дно, проклятый тузик закачался так, что я едва не вылетел за борт.
– Возьмите круг, Лика! – донеслось сверху.
Это крикнул дежурный матрос Общества спасания на водах. Он стоял на мостике в одних трусах да в фуражке-капитанке с белым флажком на околыше. На мускулистой груди матроса висел на цепочке свисток.
– А для чего, Коля? – сказала Лика, отталкиваясь веслом от причала. – Я думаю, мой гидальго умеет плавать. Да в случае чего я и сама спасу его, без круга.
– Как знаете! – Матрос усмехнулся. – А если что, давайте полундру. – И он бросил круг обратно на причал.
Насупившись, прислушивался я к этому разговору. Моя соседка положительно во всем хочет
