вода. Я первый завел девушку, и остальные приняли ее в компанию без особых проблем. Особенно Филипп. Говорят, что женщины настолько внимательны к деталям, что могут скрывать своего любовника в течение многих лет или вычислить соперницу по волосу. В моем случае все было наоборот. Вернувшись домой после недельной командировки в Тулузу, я обнаружил в пепельнице на прикроватном столике кольцо от сигары «Ромео и Джульетта» – я подарил такие Филиппу. Коробка с двадцатью пятью сигарами стоила целое состояние, но в день рождения друга не стоит мелочиться. Я не простил ни Софи, ни тому подлецу. Это было десять лет назад.
Проблема в том, что черный ящик не согласен с этой версией…
И я не понимаю, почему он должен быть осведомлен лучше, чем я. Это написано здесь, черным по белому, дрожащей рукой Жанин.
Но мне самому следует в этом разобраться.
Официант принес две чашки кофе, и я зажигаю первую за весь ужин сигарету. Ришар, не прерывая своей блестящей речи о среднем классе, достает сигару из коробки. Вопреки ожиданиям, я резко прерываю его.
– Это Филипп приучил тебя к сигарам? Он молчит и удивленно смотрит на меня.
– Мы так давно его не вспоминали… Я думал, что ты не хочешь больше слышать его имени?
– Время идет… Десять? Двенадцать лет? Знаешь, все забывается. Мне удалось забыть Софи, а тогда казалось, что это невозможно.
– Есть вещи, которые не прощают.
– Я не говорю о прощении, каждый сам договаривается со своей совестью. Забыть – это жизненная необходимость, как пить или есть. Уничтожать воспоминания, затопляющие нашу память, – это гарантия душевного здоровья. Борхес чудно написал об этом. Только представь себе, что было бы, если бы мы ничего не забывали. Представь, если бы в нас было такое вместилище, где хранилось бы все, плохое и хорошее, но особенно плохое.
– Вроде черного ящика, как в самолете.
– Именно.
Ришар, застыв, смотрит на меня. Он смущен. Потом он медленно зажигает сигару – ритуал, который я знаю уже много лет.
– После этой аварии ты сильно изменился. Мы раньше никогда не говорили о таких вещах.
Я несколько секунд молчу, словно чтобы еще больше подчеркнуть странность нашего разговора.
– Если такой ящик существует, нельзя ни в коем случае его открывать, – говорит он. – Мы – продукты своих ошибок и сомнений. К чему нам знать о множестве мелочей?
– Это уникальная возможность понять, как ты стал тем, кто ты есть.
Официант кладет счет на угол стола и обрывает таким образом нашу дуэль, которая могла бы длиться часами.
– Возвращаясь к твоему вопросу. Не Филипп приучил меня к сигарам, а ты.
– …Я?
– Помнишь «Ромео и Джульетту», которые ты ему подарил? Он не решился тебе сказать, но его тошнило от одного запаха сигар. Я попробовал, и для меня это стало откровением. Я выкурил всю коробку, и с тех пор это обходится мне от шести до семи тысяч в месяц.
Несколько секунд мы молчали, потом я хихикнул. Это был совершенно невинный смешок – ни горький, ни мстительный. Близкое знакомство с черным ящиком с недавних пор изменило мои отношения с миром и другими людьми. Впрочем, как я мог подумать, что он ошибся? То, что мы слишком наивно называем «разумом», заставляет нас принимать объяснения, которые нас больше всего устраивают. Подсознание безжалостно выдает истину. Десять лет назад я уже
Столики освобождались один за другим. Ришар дал хорошие чаевые – несомненно, для того чтобы официант подольше оставил нас в покое. Никто из нас не произнес ни слова в течение долгих минут, и в то же время это был самый длинный наш с ним разговор. Должно быть, его черный ящик зарегистрировал кучу информации на большой скорости. Эти маленькие механизмы очень эффективны.
Как бы ни были насыщены эти мгновения, слова были явно излишни. Они понадобились только для того, чтобы подвести итог.
– Не пойму только, почему этот болван Филипп ничего мне не сказал в тот вечер, когда я обзывал его последними словами.
Бесхитростная улыбка появилась на губах Ришара. Видимо, ностальгическая.
– Корнелевский выбор для бедняги Филиппа. Обелить себя – значит предать меня. Он предпочел, чтобы ты обвинил его.
– Дружба, доведенная до идиотизма, а, Ришар?
– …Кто знает?
Он поднимается, с сигарой в зубах, надевает пальто. На пороге ресторана мы долго жмем друг другу руки.
– В следующий раз я приглашаю.
– Заметано.
Мы часто спрашиваем себя, что было бы, если бы нам посчастливилось узнать свое будущее. Теперь я уверен, что прочесть свое прошлое – гораздо интереснее. Боязнь завтрашнего дня – детские забавы по сравнению со страхом перед тем, что было. И судьба – не что иное, как немного запоздавшее прошлое.
Прошло два месяца, а я так и не вышел на работу. Я рассказывал врачу всякие небылицы: головокружения, дикие головные боли, беспокойный сон, постоянная усталость, все это последствия аварии. Так я. выиграл еще несколько недель, и моему шефу нечего было возразить. Член жюри конкурса Лепина позвонил мне, чтобы сообщить, что у меня есть все шансы получить первый приз. Я сделал вид, что польщен. Если бы они только знали, насколько я стал зависим от сильного наркотика. Наркоман, вот кто я есть. Пристрастившийся к своему подсознанию, пленник собственного я. Подсевший на откровения о том странном человеке, который и есть я. И мне надо еще и еще, как любому наркоману. Я уже выучил практически наизусть эти сорок восемь листков. Случается, я декламирую из них целые куски, как тогда в Пиренеях в коматозном состоянии под неусыпным оком Жанин. Жертва мерзкого союза моего «я» с моим «сверх-я». Некоторые тайны раскрываются сами собой, но другие не поддаются, какие-то фразы так пока и остаются непроницаемыми, и от этого я прихожу в бешенство. Мне удалось вычленить около тридцати загадок безжалостного сфинкса. Некоторые из них могут заставить меня зарычать.
