Граф Аламбер безучастно посмотрел на него и согласно кивнул.
— Давайте выбираться на палубу, матросы уже готовят шлюпку.
Мадемуазель, успокойтесь, — сказал капитан, беря за руку Жанет.
Та словно бы встрепенулась ото сна и не понимающим взглядом уставилась на капитана. Но в следующую секунду она вновь бросилась в угол и принялась молиться.
Капитан сильно встряхнул ее за плечи. И тут взгляд Жанет упал на Констанцию. У нее словно бы вновь появился смысл в жизни. Она крепко схватила за руку девочку и потащила ее к выходу. Никто не посмел отнять у Жанет ребенка, ведь все понимали, что если она отпустит пальцы девочки из своей руки, начнется истерика.
— Скорее! Скорее! — поторапливал капитан.
Но и без его слов всем было понятно, что дела обстоят куда как серьезно. Под ногами плескалась вода, фонарь давно погас.
Наконец все выбрались на палубу. Шлюпка была почти свободна, и матросы готовились спустить ее на воду.И вот, когда все уже было готово, Констанция вдруг рванулась.
Жанет с недоумением уставилась на свою пустую руку, в которой только что сжимала пальцы девочки.
— Кукла! Кукла! — закричала Констанция и опрометью бросилась к надстройке. — Моя донна Анна, я забыла ее!
Все на какое-то мгновение замерли, таким нелепым и неуместным было напоминание о кукле, ведь сейчас все могли погибнуть и неизвестно где было более опасно — на борту тонущего корабля или в утлой шлюпке среди бушующих волн.
Граф Аламбер, не выпуская из руки сундучка, рванулся вслед за своей дочерью. Едва он успел ухватиться за ручку двери, как корабль накренился и чтобы удержать равновесие, графу довелось выпустить бронзовую ручку. Сундук, сверкнув обшивкой, с грохотом покатился в зияющий провал двери.
И тут новая волна ударила в борт. Затрещали доски, пошатнулась мачта и с ужасным грохотом обрушилась на надстройку. Граф не удержался на ногах и волна, окатившая палубу, потащила его к погруженному в воду носу.
Маргарита иступленно закричала:
— Рене! Рене! Констанция!
— Шлюпка! Шлюпка! — кричал капитан, но матросы уже не могли справиться с отвязанной шлюпкой.
Она скользила к борту и, сломав балюстраду, перевернувшись, улетела за борт.
И тут огромный вал налетел на корабль с кормы. Палуба накренилась, встав почти вертикально, и целый поток прокатился по ней, смывая все на своем пути.
Когда корабль вновь вынырнул, палуба была пуста, а крики тонущих заглушил пронзительный ветер и шум волн.
Оглушенная ударом о стены, Констанция лежала на полу каюты, а на кровати лежала забытая кукла донна Анна.
Ветер не утихал до самого вечера. Изуродованный бурей корабль несло прямо на черные скалы. Ночь медленно опускалась на бушующее море, как бы усмиряя его ярость.
Констанция пришла в себя от легкого толчка. Она приподняла голову и ровным счетом ничего не увидела:вокруг нее была сплошная темнота.
— Жанет! — слабым голосом позвала девочка, но темнота молчала, лишь слышалось, как волны ударяются в борт корабля.
Но странное дело: теперь корабль почти застыл на месте, только слегка покачивался.
— Отец! Мама! — позвала Констанция, но и тут ей никто не ответил.
И тут в разрыве низких облаков вспыхнула луна, залив каюту мертвенно-бледным светом. Констанция наконец-то вспомнила, что находится на корабле и, заметив куклу, бросилась к ней. Она обняла подарок отца и прижала к груди. Слезы покатились по ее щекам и падали крупными каплями на и без того насквозь мокрое платье.
Девочка дрожала и от холода и страха. Время от времени она вскрикивала и звала на помощь. Но ночь молчала, отвечая бессвязным шелестом волн.Скрипел разбитый корабль.
Утром, совершенно обессиленная, Констанция решилась выбраться на палубу. Она еле пробралась сквозь узкую щель разрушенной надстройки. Ее удивила тишина, царившая вокруг. Даже не было слышно крика чаек. Она видела лишь черный, словно
Вырезанный из бумаги, силуэт балюстрады правого борта. За ним густой пеленой стлался туман — ни берега, ни воды не было видно.В отчаянии девочка позвала:
— Мама! Мама! Жанет!
Но ее крик потонул в тумане, словно он всосал звуки в себя.
— Мама! Жанет! — еще раз позвала Констанция. И вновь никакого ответа. Тогда она позвала отца.
ГЛАВА 4
Старый Гильом Реньяр всю ночь не мог уснуть. Он слушал истошное завывание ветра за окнами своего дома, чутко прислушивался к шуму дождя, к тому, как трещали старые деревья, окружавшие его жилище, некогда бывшее богатым.
Он вспоминал под завывание ветра всю свою жизнь, как бы вглядываясь в прошлое, воскрешал детали. И вот теперь, когда его жизнь близилась к закату, нужно было подводить итоги. А думать об этом старый Гильом не хотел, потому что слишком много злодейств было на его совести.
Даже одного из них было достаточно, чтобы навеки гореть в аду.Думать об этом было выше его сил, к тому же старый Гильом не собирался что-то менять в своей жизни. Он все еще надеялся на какую-то мистическую удачу, думал, что в конце концов ему повезет, и он сможет разом покончить со всеми своими врагами.
А ведь его врагами были все соседи — и ближние и дальние. Это он знал от отца, который показывал Гильому земли, принадлежащие некогда их роду. Сейчас эти бескрайние просторы сжались до клочка, а раньше почти все побережье принадлежало роду Реньяров. Да, когда-то давно они были в чести у королей, заслужив свои привилегии еще во времена столетней войны. Но потом один из предков предал
Короля и был казнен. После этого на род Реньяров свалились все возможные несчастья.
Их замок пришел в запустение и теперь на холме высились, как выщербленные зубы какого — то древнего чудовища, остатки стен их родового замка.
А сами Реньяры жили у подножья холма в доме, сложенном из обломков замка. Конечно, это жилище было просторным, но оно не шло ни в какое сравнение с замком, который помнил старый Гильом. Ведь это на его памяти разбирали стены,
Перетаскивали камни к подножию холма.
Когда-то давно все эти земли давали хороший урожай. На них работали сотни крестьян.
Старый Гильом отбросил одеяло и подошел к окну. Он смотрел, как шатаются деревья, слышал, как воет пес, как испуганно на конюшне ржут лошади. И его душу охватила тоска.»Наверное, именно в такие ночи приходит дьявол, чтобы наказывать грешников».
Старый Гильон испуганно огляделся. В камине уже погас огонь, и спальня наполнялась холодом и сыростью. Буря понемногу утихала, но до рассвета оставался еще целый час.
Ему не с кем было поговорить, ведь жена умерла много лет назад, оставив ему младшего Клода. Все трое сыновей выросли без матери. И только старший, Виктор, еще немного помнил мать, ему было тогда четыре года.
Но гордость и тщеславие, оставшиеся в наследство от предков, были неотъемлемыми чертами
