к следующей карете. Подбежавший камергер откинул ступеньку, и Каролина Мюрат с видом королевы в изгнании уселась внутри, а кортеж возобновил движение.
Марианна обратила к Аркадиусу вопрошающие глаза.
— Что это может значить?
Не отвечая на ее вопрос, Аркадиус, чтобы как-то скрыть смущение, нагнулся и сделал вид, что поправляет подпругу.
— Да наберитесь же мужества сказать мне правду, Аркадиус. Вы думаете, он хотел остаться один с этой женщиной?
— Возможно, — благоразумно согласился Аркадиус. — Если только это не один из капризов королевы Неаполя, которыми она так прославилась.
— В присутствии императора? Никогда не поверю. В, галоп, мой друг, я хочу видеть, как они будут выходить из кареты.
И бешеная скачка сквозь ледяные потоки воды, грязь, бьющие по лицу обвисшие ветви деревьев продолжалась.
Въезжая затемно в Компьен, изнеможенная и окоченевшая от холода Марианна дрожала так, что зуб на зуб не попадал, но держалась в седле благодаря огромной сил. воли. Все тело болело, словно ее исхлестали бичами. Но ни за что на свете она не призналась бы в этом!..
Выигрыш во времени, который они получили над кортежем, оказался ничтожным, так как на всем бесконечном пути, кроме отдельных участков густого леса, громыхание восьмидесяти трех карет почти беспрерывно долетало до ушей молодой женщины.
Теперь, проезжая по иллюминированным улицам, украшенным флагами от сточных канав до коньков крыш, Марианна беспомощно моргала, как ночная птица, внезапно брошенная на свет. Дождь перестал. Город облетела весть, что император сегодня вечером привезет свою невесту, ожидавшуюся только завтра. Поэтому, несмотря на позднее время, много жителей находилось на улицах и в различных заведениях. Громадная толпа уже бурлила у решеток большого белого замка. А он сиял в ночи, как гигантская колония светлячков. Во дворе маршировал полк гренадеров гвардии, готовясь к выходу, чтобы осуществить службу порядка. Через несколько минут рослые солдаты в косматых шапках, образуя проход, рассекут толпу, как могучий таран, которому никто не сможет воспрепятствовать. Марианна машинально стряхнула воду, капавшую с полей ее шляпы.
— Когда солдаты выйдут, — сказала она, — мы бросимся вперед, чтобы проскочить через просвет. Я хочу добраться до решетки.
— Это чистое безумие, Марианна! Нас раздавят, растопчут. Эти люди и не подумают уступить вам место.
— Они даже не заметят этого. Пойдите привяжите лошадей и присоединяйтесь ко мне. Надо спешить.
Действительно, когда Аркадиус бегом повел лошадей к воротам большой, ярко освещенной харчевни, все колокола города начали перезвон. Должно быть, кортеж въехал в Компьен. Одновременно громовой приветственный возглас взлетел к небу. Ворота замка отворились, пропуская мощную колонну гренадеров с ружьями наперевес, которые шли вперед строгим строем, рассекая толпу и образуя двойную шпалеру для проезда карет. Марианна бросилась вперед…
Жоливаль за ней. Используя отступление толпы, ей удалось, проскользнув за спинами гренадеров, пробраться до решетки замка. Раздавались, правда, возмущенные возгласы, и даже тумаки посыпались на неистового юношу, осмелившегося претендовать на первое место, но она не ощущала ничего. К тому же первые гусары ураганом влетели на площадь, на полном ходу осаживая покрытых пеной лошадей.
Толпа в один голос взревела:
— Да здравствует император!..
Марианна взобралась на низкий фундамент позолоченной решетки, ухватившись за мокрое железо. Между ней и большим крыльцом, на котором выстраивались лакеи в зеленых ливреях, держащие факелы с трепещущим в холодном воздухе пламенем, не было ничего, кроме обширного пустого пространства. В одно мгновение окна и террасы замка заполнились избранной публикой, один оркестр расположился на галерее близко к воротам, другой на площади, а третий прямо в окнах служебной пристройки.
Повсюду трещали и брызгали огнем факелы. Стоял невероятный шум, усиливавшийся мощным громом барабанов.
Между рядами гренадеров, пажей, берейторов, офицеров и маршалов показалась летящая карета, за ней другая, третья… Сердце Марианны готово было выскочить из-под мокрого сукна ее костюма. Расширившимися глазами она смотрела, как на устланном ковром широком крыльце появились, под большим треугольным фронтоном, в платьях со шлейфами дамы, чьи диадемы играли многоцветными огнями, и мужчины в богатых, красных с золотом или синих с серебром, костюмах. Она заметила даже несколько австрийских офицеров в парадной белой форме, усыпанной орденами. Где-то пробило десять часов.
Тогда, среди великого смятения и приветственных кликов, показалась наконец карета восьмериком, которую Марианна уже так хорошо знала. Горнисты на галерее протрубили «Славу Империи», в то время как карета на крыльях всеобщего энтузиазма пронеслась через широко распахнутые ворота и описала полную изящества дугу. Стремглав бежали лакеи, факельщики опустились на брусчатку двора, тогда как крыльцо укрылось атласом и парчой склонившихся в глубоком реверансе придворных дам. Глазами, полными слез, которые она не могла больше удерживать, Марианна увидела, как Наполеон спрыгнул на землю, затем, весь сияя, повернулся к сидящей в карете и с нежными предосторожностями внимательного влюбленного заботливо помог ей спуститься. Порыв внезапной ярости осушил глаза Марианны, когда она увидела, что эрцгерцогиня пунцово-красного цвета и ее нелепая шляпа с перьями попугая сильно сбита набок. Кроме того, поза у нее была какая-то странная, довольно-таки принужденная.
Стоя, Мария-Луиза была на полголовы выше своего жениха. Они составляли удивительно неподходящую пару: она, со своей тяжеловесной германской изнеженностью, он, с бледным цветом лица, римским профилем и неукротимой жизненной силой, которой был обязан средиземноморской крови. Единственное, пожалуй, что не бросалось в глаза, — это разница в возрасте, ибо широкие плечи Марии- Луизы лишали ее всей прелести ранней молодости. Однако не похоже было, чтобы оба замечали это. Они смотрели друг на друга с таким восхищенным видом, что у Марианны внезапно появилось желание умереть. Как же мог этот человек, совсем недавно обладавший ею с такой страстью, как будто искренне клявшийся, что она одна царит в его сердце, смотреть теперь на эту высокую рыжую телку с видом ребенка, впервые получившего рождественский подарок? В бешенстве молодая женщина вонзила ногти себе в ладони и заскрипела зубами, чтобы не взвыть от боли и злобы.
А там новоприбывшая раздавала поцелуи женщинам императорской семьи: очаровательной Полине, с трудом удерживавшейся от смеха при виде пресловутой шляпы, мудрой Элизе со строгим профилем Минервы, темноволосой красавице — королеве Испании, грациозной блондинке — королеве Гортензии, чье белое шелковое платье, нежно сиявший жемчуг и безупречное изящество вызывали в памяти образ ее матери и ужасно диссонировали с власяницей Марии-Луизы.
На время Марианна забыла о себе, задавшись вопросом, какими могли быть подлинные чувства кроткой дочери Жозефины перед лицом этой женщины, посмевшей прийти, чтобы занять трон, еще теплый после ее матери? Не было ли это совершенно бесполезной жестокостью Наполеона, обязавшего ее присутствовать здесь, чтобы встречать иностранку на пороге французского дворца? Бессмысленно, но вполне в духе императора. Уже не раз Марианна замечала, как его естественная доброта сменялась каким- то нечеловеческим равнодушием.
— Вы позволите мне наконец проводить вас в теплую гостиницу? — раздался рядом с ней дружеский голос Аркадиуса. — Или вы желаете провести ночь, вцепившись в эту решетку? Больше не на что смотреть.
Вздрогнув, Марианна увидела, что и в самом деле, кроме карет, слуг и убиравших упряжь конюших, во дворе никого не было, а окна закрыты. На площади толпа неохотно отступала от ограды, медленно, словно отлив на море… Она повернула к Аркадиусу лицо с еще не просохшими слезами.
