заставил встать Марианну, крепко прижал ее к себе, затем рассмеялся.
— Черт возьми, да ты мне устраиваешь сцену? Ты ревнива, любовь моя, и это тебе к липу! Я уже говорил, что ты достойна быть корсиканкой! Видит Бог, как ты хороша при этом! Твои глаза сверкают, словно изумруды на солнце!
Ты умираешь от желания сказать мне какую-нибудь гадость, но не смеешь, и это приводит тебя в ярость! Я ощущаю, как ты дрожишь…
Говоря это, он перестал смеяться. Марианна увидела, как он побледнел и сжал челюсти, и поняла, что им снова овладело желание. Внезапно он прижался к шее молодой женщины и стал покрывать быстрыми поцелуями ее плечи и грудь. Теперь уже его охватила дрожь, тогда как Марианна, откинув голову назад и закрыв глаза, слушала, как неистовствует ее сердце, наслаждаясь каждой его лаской. Ее охватила дикая радость, рожденная как гордостью, так и любовью, при мысли, что ее власть над ним осталась непоколебимой. В конце концов он взял ее на руки и отнес к кровати, где и положил без особых церемоний. Через несколько минут шедевр Леруа, чудесное белое платье, совсем недавно ослепившее весь Париж, лежало на ковре кучкой изорванного и ни к чему больше не пригодного шелка. Но Марианна, задыхаясь в объятиях Наполеона, видела только бледно-зеленую ткань балдахина над головой.
— Я надеюсь, — прошептала она между двумя поцелуями, — что те, кто ожидает вас в Тюильри, не найдут, что время идет слишком медленно… и они не так уж важны для вас?
— Курьер от царя и посол от папы, дьяволенок! Ты довольна?
Вместо ответа Марианна крепче обняла за шею своего возлюбленного, оплела ногами его бедра и со вздохом удовлетворения закрыла глаза. Минуты, подобные этим, вознаграждали за все тревоги, огорчения и ревность. Когда она, как сейчас, ощущала его неистовство в пароксизме страсти, это всегда успокаивало ее ревность. Невозможно, чтобы Австриячка, эта Мария-Луиза, которую он скоро положит в свою постель на место Жозефины, могла возбудить в нем подобную любовь. Ведь она просто перепуганная дуреха, которая должна молить Бога о милости каждую минуту путешествия, приближавшую ее к исконному врагу Габсбургов. Наполеон должен казаться ей Минотавром, презренным выскочкой, на которого ей следовало смотреть с высоты своей царственной крови или безвольно покориться, если она была, как шептались в салонах, заурядной девицей, лишенной как ума, так и красоты.
Но когда часом позже Марианна увидела через окно вестибюля своего портье, закрывающего тяжелые ворота за императорской берлиной, к ней мгновенно вернулись ее сомнения и опасения, — сомнения, ибо она увидит вновь императора только женатым на эрцгерцогине, опасения, так как Франсис Кранмер — под своим именем или чужим — разгуливает по Парижу в полной свободе. Ищейки Фуше могли помочь ей, только напав на его след. А это требовало времени, Париж так велик!
Продрогнув в накинутом второпях кружевном пеньюаре, Марианна взяла светильник и поднесла к себе с неприятным чувством одиночества. Шум увозившей Наполеона кареты доносился издалека грустным контрапунктом с еще звучавшими в ее ушах словами любви. Но, несмотря на всю проявленную им нежность и категоричность обещаний, Марианна была слишком тонкой натурой, чтобы не услышать шелест переворачиваемой страницы ее жизни и, как бы ни была сильна связывавшая ее с Наполеоном любовь, то, что было, уже не вернется.
Войдя в свою комнату, Марианна с удивлением обнаружила там кузину. Закутавшись в бархатную душегрейку, в надвинутом на лоб чепчике, м-ль Аделаида д'Ассельна, стоя посередине комнаты, с интересом, но не выказывая никакого удивления, рассматривала брошенные на ковре остатки знаменитого платья.
— Как вы тут оказались, Аделаида? Я думала, вы давно спите.
— Я всегда сплю вполглаза, к тому же что-то подсказало мне, что вы будете нуждаться в обществе после отъезда «его»! Вот это мужчина, который умеет разговаривать с женщинами!.. — вздохнула старая дева, бросив на пол кусок отливающего перламутром атласа. — Я понимаю, что это доводит вас до безумия! То же самое было со мной, это я вам говорю, когда он был лишь маленьким генералом, невзрачным и тщедушным. Но могу ли я узнать, как он воспринял внезапное воскрешение вашего покойного супруга?
— Скверно, — сказала Марианна, роясь в разоренной постели в поисках ночной рубашки, которую Агата, ее горничная, вернувшись из театра, должна была положить на одеяло. — Он не совсем уверен, что мне это не почудилось.
— А… вы не сомневаетесь?
— Конечно, нет! Для чего бы мне вдруг понадобилось вызывать дух Франсиса, когда он находился в пятистах лье от меня и я его считала мертвым? Моя бедная Аделаида, к несчастью, нет: это был точно Франсис… и он улыбался, глядя на меня, улыбался такой улыбкой, что меня охватил ужас! Один Бог ведает, что он приберег для меня!
— Поживем — увидим! — спокойно заметила старая дева, направляясь к застеленному кружевной скатертью столику с сервированным для Марианны холодным ужином, к которому, впрочем, не прикоснулись ни она, ни император.
С невозмутимым видом Аделаида откупорила бутылку шампанского, наполнила два бокала, сразу осушила один, снова наполнила его, а другой отнесла Марианне. После чего она вернулась за своим, подцепила с блюдца крылышко цыпленка и умостилась на краю кровати, пока ее кузина укладывалась.
Удобно устроившись на подушках, Марианна согласилась взять бокал и со снисходительной улыбкой посмотрела на м-ль д'Ассельна. В аппетите Аделаиды было что-то сказочное. Количество пищи, которое могла проглотить эта маленькая женщина, худая и хрупкая, просто пугало. На протяжении дня она непрерывно что-нибудь грызла, что нисколько не мешало ей, когда приходило время, с энтузиазмом садиться за стол. Все это, впрочем, не прибавляло ей ни грамма веса и ни на йоту не умаляло ее достоинство.
Безусловно, странного серого существа, озлобленного и сварливого, которого Марианна обнаружила однажды ночью в салоне, в момент когда оно хотело поджечь дом, больше не существовало. Оно уступило место женщине почтенного возраста, с хорошими манерами, чей позвоночник вновь обрел естественную прямизну. Хорошо одетая, с благородной сединой в волосах, завитых по старинной моде в локоны, выглядывающие из-за кружева чепца или бархата шляпки, экс-революционерка, преследуемая полицией Фуше и отправленная под надзор в провинцию, вновь стала знатной, благородной девицей Аделаидой д'Ассельна. Но сейчас, с полузакрытыми глазами, с трепещущими от наслаждения крыльями выдающегося носа, она дегустировала цыпленка и шампанское с видом кошки-лакомки, забавлявшим Марианну, несмотря на ее теперешнюю угнетенность. Она не была особенно уверена, что заговорщица окончательно угасла в ее кузине, но такой, какой она была, Марианна очень любила Аделаиду.
Чтобы не нарушить ее гастрономическую сосредоточенность, она медленно пила содержимое бокала, ожидая, когда старая дева заговорит, ибо она догадывалась, что у той есть что сказать. И действительно, оставив от крыла одну косточку и выпив шампанское до последней капли, Аделаида утерла губы, открыла глаза и озарила кузину глубоким, полным удовлетворения взглядом.
— Мое дорогое дитя, — начала она, — я считаю, что в данный момент вы подходите к вашей проблеме не с той стороны. Если я правильно поняла, неожиданное воскрешение вашего покойного мужа повергло вас в большое смятение, и с тех пор, как вы опознали его, вы живете в постоянном страхе вновь увидеть его. Это действительно так?
— Конечно! Но я не пойму, к чему вы клоните, дорогая. Неужели, по-вашему, я должна радоваться при появлении человека, которого я справедливо покарала за его преступление?
— Мой Бог… да, до некоторой степени!
— И почему же?
— Да потому что, если этот человек жив, вы больше не убийца и вам нечего бояться, что английская полиция вас сцапает, если предположить, что она посмеет во время войны обратиться с подобным ходатайством к Франции!
— Меня больше не пугает английская полиция, — улыбаясь, сказала Марианна. — Кроме того, что мы находимся в состоянии войны, покровительства императора достаточно, чтобы я не боялась ничего в мире! Но в одном смысле вы правы. В конце концов, ведь приятно сознавать, что твои руки больше не обагрены кровью.
— Вы в этом уверены? Остается очаровательная кузина, которую вы так ловко уложили…
— — Безусловно, я не убила ее. Если Франсис смог спастись, я готова поспорить, что Иви Сен-
