никто не мог этого сделать. Как бы там ни было, но русский дом на Иветт закрылся, видимо из-за начавшихся у хозяина дома денежных трудностей. Русская Великая Ложа перешла в помещение Великого Востока, т.е. оказалась на ул. Кадэ, и немедленно начала, в наступившей беде, сливаться с ним. От 17 сентября до конца декабря 1939 г. у Великой Ложи на ул. Кадэ было 10 сессий. С января начались регулярные еженедельные встречи – по вторникам, а Великий Восток продолжал собираться по четвергам. С марта 1940 г. до 1944 г. все прекратилось. Перед приходом немцев, 10 июня 1940 г. масонская картотека и часть архива были уничтожены самими масонами, другая часть была срочно вывезена. В русских ложах Великого Востока и Великой Ложи был в первые же дни оккупации произведен обыск.
22 июня 1941 г. рано утром, когда на востоке немецкая армия перешла советскую границу, началась война Германии с Россией. В 8 час. 30 мин. утра по парижскому времени около 120 русских масонов, живших в Париже на своих квартирах, были схвачены и увезены в лагерь Компьень, на восток от Парижа, где некоторые пробыли 4 месяца, а некоторые около года. Среди русских арестованных мне приходят на память следующие имена: Зеелер, Фондаминский, Бобринский, Нидермиллер, Альперин, – этот последний был выбран на следующий день старшиной группы. В архивах я нашла еще инициалы: И.А.К.– Игорь Александрович Кривошеин, после войны вернувшийся с семьей в СССР и еще через несколько лет, после лагеря, возвратившийся в Париж. А также – еще три: Н.Л.Г., В.А.Д и Д.Л.Ж., которые я не смогла расшифровать.
Арестовали масонов, как бывших русских, как эмигрантов, как потенциальных «российских граждан», которые могут вредить Германии и помогать Советскому Союзу: теперь, когда между двумя странами шла война, немцы, видимо, ожидали от них эксцессов. С большой долей вероятности можно предположить, что германскому командованию (или гестапо?) список масонских имен был передан русскими национал-социалистами (эмигрантами), которые работали на немцев вплоть до лета 1944 г. Часть русских, взятых 22 июня, были освобождены, в том числе и Фондаминский. Он погиб в Аушвице (Освенциме) значительно позже.
Из писем и других разнообразных документов Переверзева и Маргулиеса следует, что до начала Второй мировой войны две антимасонские фракции политического сектора Франции занимались антимасонской пропагандой, злостной и лживой, с одинаковой страстностью: одна была крайне правой, клерикальной партией, издававшей газету «Аксион Франсез» («Action Francaise»)[52] и специальный журнал «Revue Antimaconnique». Вторая была крайне левой социалистической партией Жюля Гэда (Jules Guesde, 1845-1922), направлявшей свои стрелы против масонских лож, «где социалисты работают вместе с буржуазными элементами, отрицая такой коалицией классовую борьбу, одну из основ социализма».
В одном из номеров не поступавшего в продажу масонского органа «Акация» (ветка акации – один из символов масонской символической системы) Маргулиес еще в 1922 г. писал о принципах масонства:
«Это – оптимизм, вера в прогресс человечества, отказ от выбора между крайностями, принятие противоречий как некую реальность и неизменность. Все относительно, и прогресс перманентен и необратим. Это необходимо было твердо помнить. К этому прибавлялась солидарность (конкретная, житейская), где все зависят от каждого, и каждый – от всех. Терпимость (левая рука на плече брата). Примирять антагонизмы и мирить противоречия. Из этого исходит принцип: не отрекаться от главы своего правительства и установленного им режима. Не быть в оппозиции, но быть в гуще событий. Закон молчания и идеал совершенствования».
Такие законы и идеалы были чужды Гэду и его группе, – интересно вспомнить, что об этом еще в 1912 г. писал И.А Белоусов в «Вестнике Европы». Он был корреспондентом журнала в Париже. «Среди французских социалистов очень сильны антимасонские настроения, т.к. социалисты считают масонство вредным по причине его полного непонимания классовой борьбы». Вот, оказывается, как сходились противоположности!
Арест русских масонов был далеко не единственным угрожающим событием для братьев. Спустя три месяца во французской правительственной газете Journal Officiel, выходившей с 1848 года, началось печатание списков, выкраденных с улицы Кадэ, после чего немцы произвели полный разгром помещения. Списки имен (часто информация пополнялась профессией и адресом) шли столбец за столбцом. По декрету маршала Петэна от 12 августа 1941 г. тайные общества были объявлены вне закона, и появление имени в печати означало первый шаг к ликвидации людей, которые оказались в пределах досягаемости нацистов. Больше двух месяцев продолжалась публикация имен (по профессии от сапожников до министров). Тайные общества включали в себя также Теософское общество Франции. В помощь гестапо, с которым рука об руку работали «штатские» национал-социалисты, приглашены были и сотрудники «Аксион Франсез».
Видные члены крайне правых партий Франции работали не за страх, а за совесть: сначала они устроили антимасонскую выставку в Пти-Пале, в центре Парижа (вход был даровой), а затем, с октября 1941 г., стали выпускать специальный журнал (последний номер вышел 15 июня 1944 г.). Возглавил все это движение почтенный директор Национальной Библиотеки в Париже Бернар Фаи. На «спектаклях», устраиваемых этой группой, он участвовал в пародиях, которые ставили сотрудники газеты «Аксион Франсез», и бывал то конферансье, то главным актером в скетчах, где помогали его единомышленники: Робер Валери-Радо, Маркэ-Ривьер, Жак де Буастель и другие. На улице Кадэ происходили «собеседования», на которых выступали де Бриньон, Бодрийяр, ген. Дельвилль и сам г. Фаи, теперь назначенный Петэном редактором всех изданий найденных масонских документов, хранившихся в тайниках здания. Их было, по словам Фаи, 120 тонн.[53] Под конец вечера директор Национальной Библиотеки изображал на эстраде масонские ритуалы, «смеша публику, которая искренне хохотала», особенно когда он танцевал качучу к удовольствию всех приглашенных.
В годы германской оккупации в доме № 72 на авеню Буа-Де-Булонь находилась антимасонская секция гестапо. Число погибших братьев дает Доминик Россиньоль в своей книге 1946 г.[54].
Бернар Фаи был судим и приговорен к бессрочной каторге. За все его пародии, выставки и лекции он провел в тюрьме 9 лет. 23 декабря 1953 г. французский президент Коти [55] простил его, и 8 января 1954 г. он вышел на свободу. В это время в здании на ул. Кадэ давно кончился ремонт, который длился несколько лет.
Русские братья не выжидали конца войны, они начали собираться вскоре после освобождения Парижа. Помещения у них не было. Судя по их переписке, они собирались, главным образом, у М.М. Тер- Погосяна и В.А. Маклакова, а иногда и в каком-нибудь малолюдном кафе. 12 февраля 1945 г. они вместе нанесли визит советскому послу Богомолову, поздравили его с победой Красной армии и пили за здоровье Сталина. Они хотели «амнистии эмигрантам», «возвращения домой», «диалога» с советским государством и, конечно, прочно стояли на позиции насильственного водворения пленных русских на родину, как и других, вывезенных немцами из России, и также тех, кто ушел с родины вместе с отступающей немецкой армией. Реакция на поход в сов. посольство была сильна не только в Париже, но и в США, где люди считали, что группа Маклакова не имела никакого права говорить за всю эмиграцию. (См. Архивные материалы, В.А. Маклаков).
На частных квартирах и в кафе у братьев не было ни регалий, ни ритуальных предметов, все было осквернено и затоптано сапогами в их «храме». «Астрея», «Юпитер», «Северная Звезда» – трудно было разобрать, кто вернулся куда, кто с кем сидел рядом, и как часто они встречались. Старшим было по 80 лет, младшим – под 60. Вновь появились Кругликов, Фельдзер, Левинсон, Адамович, Покровский, Маковский, Бантыш, Максимович. Адамович в это время был членом «Юпитера», в «Гермесе» были Штранг и Мазе, в «Гамаюне» – Репнин, в «Лотосе» – Стерко. В 1946 г. на ротаторе выпустили тонкий, на дешевой бумаге, первый номер «Вольного Каменщика»; второй не вышел.
Когда был закончен ремонт, на ул. Кадэ появились оба Устава, но выяснилось, что отношения между братьями были далеко не дружественные, что возраст и ужас пережитого разрушили последнюю внутреннюю нравственную крепость людей. На сессии обсуждались вопросы «B» и «C» (вопрос «A», видимо, был отложен, и в чем он состоял – неизвестно).
