немыслимым. Шерон останавливало не только смущение, она боялась, что не сможет признаться в своем физическом влечении и не проговориться при этом о любви. Положа руку на сердце она считала, что и так уже наговорила слишком много. Вполне естественно, когда о своем желании говорит мужчина, но женщина…
Однако она боялась напрасно. Рука Герри, державшая ее за подбородок, смягчилась, большой палец нежно погладил кожу, словно поощряя Шерон, глаза в ответ на ее признание потемнели.
— Ты тоже заставляешь меня сгорать от желания, — признался он. — Я тоже хочу тебя…
Он снова приник к ее губам. На этот раз его поцелуй был почти лишен страсти, это был нежный поцелуй, поцелуй-поощрение, нечто вроде молчаливого предложения заключить соглашение. Теплые губы Герри как бы ободряли, губы Шерон были мягкими и податливыми. Герри обнял ее за талию, развернул к лестнице и мягко подтолкнул вперед.
Дверь в его спальню была открыта. В лунном свете смутно вырисовывались очертания широкой старомодной кровати. Шерон неуверенно шагнула вперед: она понимала, что, переступая порог этой комнаты, пересекает невидимую границу в совершенно новый мир, в мир, который манил ее и одновременно немного пугал, в мир, в котором ее ждало наслаждение, но в конечном счете — неизбежное страдание.
Но она уже приняла решение, и менять его было поздно, даже если бы она хотела, — а она не хотела. Ее тело слишком страстно стремилось к Герри, чтобы она могла сейчас игнорировать его требования, как бы разум ни предостерегал ее от последствий того, что она собиралась сделать.
Однако, когда Шерон шагнула вперед, Герри преградил ей путь, перекрыв рукой дверной проем. Шерон бросила на него тревожный, испуганный взгляд. Может быть, он передумал? Неужели он догадался о ее чувствах? Интуиция подсказывала ей, что Герри никогда сознательно не введет женщину в заблуждение относительно своих чувств к ней. Он не из тех мужчин, кто употребляет слово «любовь», имея в виду «похоть». Если бы он знал, как она в действительности к нему относится, то не стал бы заниматься с ней любовью. Но, по-видимому, опасения Шерон были напрасны, он не открыл ее тайну. Герри грубовато сказал:
— Заранее прошу прощения, если покажусь тебе слишком старомодным или консервативным. Просто я представлял, как это сделаю, еще с тех пор, как мы… — После едва заметного колебания он поправился: — С тех пор, как стал видеть тебя во сне.
Шерон молча смотрела на Герри и ждала.
Он убрал руку с косяка, привлек Шерон к себе и поцеловал — сначала едва касаясь губами ее губ, словно смакуя изысканный деликатес, затем поцелуй становился все глубже, все настойчивее, так что, когда Герри оторвался от ее трепещущих губ и подхватил Шерон на руки, она только и могла, что ошеломленно смотреть на него затуманенными от страсти глазами.
Он на руках понес ее к кровати. Герри был так нежен, так ласков, так заботлив… Его поведение было настолько неожиданным, так отличалось от ее представлений о сексуальных манерах современных мужчин, что Шерон с трудом верила в реальность происходящего. Она почувствовала себя очень женственной, очень хрупкой, даже в каком-то смысле драгоценной. От доселе незнакомых сладостно- горьких ощущений у нее запершило в горле.
Герри был вполне современным мужчиной, признающим за женщиной право самой строить свою жизнь, быть независимой и считаться равноправным партнером мужчин в жестком мире современного бизнеса. Однако он инстинктивно чувствовал, что в определенные моменты та же самая женщина хочет ощущать себя хрупким существом, предметом нежной заботы, которая как бы выявляет и подчеркивает превосходство сильного пола и одновременно женскую слабость и уязвимость. В то же время в поведении Герри не было ничего фальшивого, театрального.
Логика и жизненный опыт подсказывали Шерон, что в наши дни женщина ее возраста сама решает, заняться ли ей сексом с мужчиной, и что она вполне способна как самостоятельно дойти до кровати, так и раздеться. И все же, когда Герри прижал Шерон к себе, бережно откинул с ее лица волосы и поцеловал ее щеки, лоб, сомкнутые веки, губы, а потом стал нежно раздевать, она не могла не признать, что в самом этом действе было что-то невероятно соблазнительное, какая-то особая нежность. Она чувствовала себя желанной и все ее тело трепетало в предвкушении близости с Герри. Опасения, что чисто физическая близость, «голый секс», будет чем-то унизительным и постыдным, растаяли без следа. Если Герри ее не любит и никогда не полюбит, то он, по крайней мере, уважает ее и себя, и их единение не превратится во что-то грязное и бессодержательное.
— Посмотри на меня.
Шерон подчинилась и открыла глаза. Герри сбросил халат, и лунный свет озарил гладкую кожу его широких плеч, крепкую грудь, сужающуюся к талии полосу темных волос, словно стрелка указывающую на плоский мускулистый живот и крепкие бедра. Скользнув взглядом ниже, Шерон увидела, как он возбужден.
— Еще не поздно, — мягко произнес Герри, — если ты передумала…
Она быстро замотала головой. Ее тело уже отреагировало на вид его обнаженного тела по-своему: мышцы живота сжались, соски набухли и затвердели, груди налились и будто приподнялись навстречу Герри — эти теплые сладкие плоды, созданные самой природой не только для материнства, но и для того, чтобы удобно умещаться в ладонях мужчины, словно приглашая его насладиться их нежной мягкостью, исследуя их нежными губами, страстно прикусывая зубами…
Шерон вздрогнула, шокированная собственными мыслями, и одновременно подалась к Герри. Желание, достигшее небывалой остроты, придало ей сил, она чувствовала себя как никогда уверенно.
Герри снова поцеловал ее, потом положил на кровать, сам лег рядом и прижал Шерон к себе. Она тихонько охнула от переполнявшего ее восторга. Вот для чего было создано ее тело, вот для чего природа одарила ее плавными изгибами фигуры, заставляющими мужчину дрожать от желания, шелковистой кожей, так и манившей мужские руки прикоснуться к ней!
Шерон положила руки на спину Герри и выгнулась ему навстречу, издавая звук, похожий на счастливое мурлыканье, и лизнула гладкую кожу его плеча. Герри содрогнулся и хриплым шепотом стал рассказывать ей, что она с ним делает, как сильно он ее хочет. Его слова возбудили Шерон еще больше. Она принялась ласкать, гладить, лизать и покусывать его кожу. Наконец Герри не выдержал, застонал и перехватил инициативу. Он стал целовать ее шею, плечи, предплечья, грудь с такой страстью, что Шерон плавилась в его руках, сердце билось так сильно, что, казалось, ударялось о грудную клетку.
Наслаждение переполняло Шерон, а желание стало таким острым, что она вскрикнула, не в силах более сдерживаться. Она хотела Герри, нуждалась в нем во всех смыслах, и чувства ее были так сильны, что пугали Шерон, казалось, она могла умереть от самого их избытка. Но она, конечно, не умерла. Шерон обнаружила, что в ее власти заставить Герри дрожать и вскрикивать, что своими прикосновениями может заставить его стонать и молить о пощаде хриплым сдавленным голосом, от которого все ее нервные окончания приходили в трепет.
Наконец он вошел в нее. Тело Шерон приветствовало его сдержанное, почти осторожное вторжение с таким восторженным самозабвением, что Герри почти утратил контроль над собой. Он застыл, мгновение поколебался и попытался отстраниться, но Шерон обвила его ногами, не отпуская от себя, и начала двигаться, соблазняя его плавными ритмичными покачиваниями бедер.
Герри хрипло застонал, осознавая, что ее движения лишают его остатков самообладания, и признавая свое поражение. Не в силах больше сдерживаться, он стал врываться в нее глубокими мощными толчками. Теперь уже стонала Шерон, пораженная остротой собственных ощущений и непреодолимой потребностью полностью раскрыться навстречу Герри, чтобы он мог проникнуть в самые потаенные глубины, в святая святых ее тела.
Взрыв наслаждения застал Шерон врасплох, она оказалась не готовой ни к его мощи, ни к последовавшей за этим слабости, охватившей ее спустя несколько секунд после того, как стихли последние его отголоски. Она чувствовала, как Герри содрогается в пароксизме страсти, изливается в нее горячим потоком освобождения, и с восторгом осознавала, что это она доставила ему такое наслаждение. Все еще трепеща от пережитого наслаждения, Шерон лежала удовлетворенная и обессиленная, готовая одновременно смеяться и плакать. Она могла бы целую вечность лежать вот так в объятиях Герри.
Шерон закрыла глаза и почувствовала, что будто плывет куда-то на мягком невесомом облаке. Уже
