— Какая ты заботливая! Хочешь на него посмотреть? Я только что отправила Шона спать, но Мэри может принести его сюда.
— Как-нибудь в другой раз, Сирена, я не хочу, чтобы Натан застал меня здесь.
— Ах да, конечно…
Сирена торопливо развернула подарок. Это оказалась серебряная ложечка, маленькая, как раз для ротика малыша.
— Какая прелесть, Консуэло. Большое спасибо.
— Не за что. — Консуэло присела на краешек кресла, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди, окинув изучающим взглядом лиловое платье Сирены, ее светло-зеленую кашемировую шаль. Сама она, как обычно, оделась во все черное. Ее голову с пучком волос на затылке украшала маленькая приплюснутая шляпка с темно-красной лентой!
Сирена вновь завернула ложечку в бумагу и положила ее на край стола.
— Мы с тобой не успели вчера поговорить. Как ты поживаешь? Ты, похоже, уже совсем выздоровела.
— Да, у меня, как видишь, все в полном порядке. На самом-то деле я не так уж серьезно болела, как это изображал Натан…
Эти слова показались Сирене странными, но она не придала им значения.
— Я часто жалела, что тебя не оказалось дома той ночью. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Да, мне рассказали, — коротко ответила Консуэло. — Прости, что не предупредила тебя сегодня о моем визите. Я сама, честно говоря, не ожидала, что к тебе зайду.
— Это вовсе не обязательно, — заметила Сирена.
— Я пришла не только, чтобы отдать подарок для малыша. Вард попросил меня встретиться с тобой и передать вот это.
Открыв сумочку, Консуэло достала оттуда конверт и протянула его Сирене.
— Это от Варда?
Конверт оказался жестким, но не толстым, в нем лежал лишь один листок бумаги.
— Да. — Испанка поднялась с кресла. — Но и это еще не все…
Сирена изумленно взглянула на Консуэло, а потом с удивлением увидела, как та, сцепив пальцы, подошла к дверям маленькой комнаты в башенке и принялась рассматривать зеленые листья увядшего папоротника.
— Как это понимать? Что ты хочешь сказать?
— Натан приходил ко мне вчера. Я решила увидеться с тобой, Сирена, потому что мне нужно у тебя кое-что спросить, узнать, что ты делаешь с ним.
— Я… не понимаю, о чем ты говоришь.
Консуэло заглянула ей в глаза.
— Я как-то раз говорила, что в тебе сидит дьявол, Сирена, и оттого, что ты о нем не знала, он был еще страшнее. Теперь тебе, наверное, ясно, что я тогда имела в виду. По-моему, Натан погибает сейчас по этой причине.
— Что ты говоришь, Консуэло? Я тебя не понимаю.
— Правда? Он совсем измучился, Сирена. Он всегда был худым, но сейчас от него вообще остались кожа да кости. Он умоляет тебя, плачет, а у меня от этого разрывается сердце. Зачем ты это делаешь, даешь ему повод к надежде, позволяешь ему приблизиться к себе, а потом отталкиваешь? Ради чего? Если тебе захотелось отомстить, тогда ты уже добилась своего; он ненавидит себя за то, что обманул тебя, за то, что из-за него ты заболела, он мстит самому себе гораздо сильней, чем ты можешь отомстить ему.
— Он меня обманул? — повторила Сирена.
Висящие над камином часы от Тиффани в корпусе из ореха издали нежный мелодичный звон, похожий на колокольный.
— А ты этого не знала? — проговорила Консуэло, когда звон затих.
— Чего я не знала? Может быть, ты мне скажешь? — Голос Сирены звучал неестественно спокойно. Побледнев, она смотрела на испанку так, как будто никогда не видела ее раньше.
— Я… я не могу, — отрывисто проговорила Консуэло, нервно похрустывая пальцами.
— Тогда мне придется спросить Натана.
— Он мне этого не простит.
— Он ничего не узнает, если ты сама скажешь мне, в чем дело, что бы там ни было. Консуэло подняла голову.
— Рано или поздно ты все равно обо всем узнаешь. — Она замолчала, а потом порывисто заговорила: — Пока Вард не вернулся, Натан был партнером Перли в «Эльдорадо». Он выкупил его долю с условием, что Перли позаботится, чтобы ты ушла в тот день и час, который он назначит.
— Он… он был уверен, что я пойду к тебе…
— Да. И поэтому нанял мне сиделку, которая дала мне снотворное, и стал ждать. Он выбрал самый подходящий момент, потому что я как раз заболела. Ради бога, Сирена, не смотри на меня так!
— Я же могла умереть. Я могла потерять ребенка.
Испанка подбежала к стулу Сирены и бросилась на колени.
— Но ты ведь не умерла, и твой ребенок жив. Не забывай, Сирена, он взял тебя в жены, дал ребенку свое имя. Он сделал тебя хозяйкой своего дома, осыпал драгоценностями, мехами и множеством подарков. Он сделал все, что мог, чтобы заслужить твое прощение. И он очень переживал, когда ему казалось, что ты умираешь, боялся за тебя, он страдал, надеясь на твою любовь. О, Сирена!
За дверью послышались шаги. Когда экономка вошла в комнату с чаем на подносе, Консуэло уже стояла у камина с улыбкой на лице.
— Твой старейшина Гриер, — сказала она с наигранным весельем, — пользуется успехом у некоторых леди с Итон-авеню. Они готовы простить его привычки многоженца за то, что он столь яростно осуждает женщин из квартала «красных фонарей». Я полагаю, они делают ему подарки тайком от мужей.
Изо всех сил стараясь сохранить хладнокровие, Сирена указала на столик, чтобы экономка поставила туда поднос с чаем, и вновь обернулась к Консуэло.
— Как интересно. Он еще никого не обратил в свою веру?
— Ну, как на это посмотреть! Он поймал одну девушку, которая выходила из салуна, заставил ее встать на колени в самую грязь, а сам принялся молиться, схватив ее за волосы. Говорят, после этого она сошла с ума и ее пришлось запереть в тюрьму, чтобы она ничего с собой не сделала. За ней приехали родственники со Среднего Запада и увезли ее домой.
— Прошу заметить, Консуэло, — сказала Сирена уверенно, — что он вовсе не
— Он просто скотина, и все, — бесстрастно заметила Консуэло. — Если дело и дальше пойдет так, его когда-нибудь вымажут дегтем и обваляют в перьях.
— Забавная мысль, — ответила Сирена, взяв в одну руку чайник, в другую — чашку. Миссис Энсон с каменным лицом покинула комнату, закрыв за собой дверь.
Сирена хотела передать чашку Консуэло, но у нее задрожали руки, и она быстро поставила ее на столик.
— Тебе с сахаром или со сливками? — спросила она.
— С сахаром.
Сирена взяла щипцы и бросила в чай два кусочка сахара. На этот раз она передала чашку испанке, не пролив ни капли. Опустив глаза, она налила чаю себе, положила сахар и отпила немного горячей жидкости из фарфоровой китайской чашки.
— Что ты будешь делать? — спросила Консуэло, снова усевшись в кресло.
— Что делать? Ничего. А что мне еще остается?
— Не будь такой жестокой, Сирена. Ты же понимаешь, о чем я говорю. Простишь ты Натана, станешь ему настоящей женой или будешь продолжать в том же духе, и он от тебя ничего не дождется?
— Ты его, наверное, очень любишь, — задумчиво сказала Сирена, глядя на огонь.
