Делайте, что сами считаете нужным.
— Но ведь ты наш вожак, — ответил Энрике, как будто этим все было сказано.
— Мы едем, — произнес Балтазар тоном, не допускающим возражений.
Все остальные молчали, стараясь не смотреть друг на друга.
— Благодарю, Балтазар. — Рефухио был совершенно серьезен. — В таком случае — в путь.
Спустя четверть часа они уже ехали по следам апачей. Скакали налегке, спрятав припасы в роще. Если все пойдет успешно, они вернутся туда.
Луиза на этот раз ехала самостоятельно на лошади, принадлежавшей Исабель. Вначале мужчины подумывали о том, чтобы не брать с собой Луизу и Пилар. Но оставить их одних, без охраны, представлялось не менее опасным, тем более что шансы на спасение Исабель от этого не увеличивались.
Рефухио так гнал свою лошадь, что остальные едва поспевали за ним. Единственное, что они для себя уяснили, — что апачи движутся с не меньшей скоростью, а то и с большей. За время пути все так привыкли к бешеной скачке, что сейчас особой усталости не чувствовали, по крайней мере, первые несколько часов. Как это выдерживала Луиза, оставалось для Пилар загадкой. Но что касалось ее самой, то она считала себя просто обязанной вытерпеть все тяготы и лишения, если даже раненые способны на это.
Никто не тешил себя напрасными надеждами. Все прекрасно понимали — то, что они задумали, очень опасно. Но ни один из них даже не заикнулся об этом. Несмотря ни на что, они должны были попытаться спасти Исабель. Они были как одна семья, они столько всего пережили вместе, что бездействие было равносильно предательству. Поэтому-то никто не позволил себе вслух усомниться в целесообразности принятого решения.
При мысли о том, что им предстоит в скором времени, Пилар начинала бить мелкая дрожь. Но она гнала эту мысль от себя, стараясь сосредоточиться только на дороге, и прилагала все усилия, чтобы не отставать от мужчин. Пусть ломит кости и мучительно ноет все тело — на свете есть вещи и поважнее этого.
Но Пилар не могла не думать о том, что сейчас, должно быть, чувствует Исабель — ужас, боль, унижение, отчаяние. Надеется ли она, что друзья не оставят ее в беде? Ведь Исабель знала, что Рефухио ранен и Балтазар тоже. Вдруг она решила, что из-за этого отряд не сможет отправиться вслед за индейцами. Кроме того, она была так напугана, когда ее похитили, совсем потеряла голову. Возможно, она теперь вообще не в состоянии размышлять над чем-либо.
Бедняжка Исабель. Существуют же такие люди, которые не могут найти своего места в жизни, тем более счастья. Всегда им чего-то не хватает, они забывают обо всем в погоне за призрачной мечтой, но эта мечта всегда ускользает от них, и они влачат жалкое существование.
Таков их удел, и никуда им от этого не деться. Иногда Пилар начинала бояться, что сама скоро станет как Исабель — неприкаянная душа.
Они достигли лагеря индейцев уже в сумерках. Деревню нашли по дыму костров, на которых готовили пищу. Этот дым, поднимавшийся над небольшой долиной, где находилась индейская деревушка, казался багровым в лучах заходящего солнца.
Чарро вызвался пойти в разведку, как человек, лучше всех знакомый с обычаями индейцев. Его отпустили. Чарро ушел пешком и скоро растворился во мраке ночи. Все остальные спешились и без сил повалились на траву. Им оставалось только ждать.
Немного погодя Чарро вернулся. Он был мрачнее тучи. Его сразу же засыпали вопросами, и он ответил с тяжелым вздохом:
— Я видел воинов, которые напали на нас сегодня, и еще дюжину других, потом нескольких стариков и около двенадцати женщин. Исабель с ними. Индианки пытали ее. Ее… ее били. И жгли огнем.
Балтазар повернулся в сторону Чарро и с трудом поднялся на ноги.
— Что ты сказал?
— Что слышал. — Чарро повернулся и зашагал прочь, потом остановился и долго стоял так, спиной ко всем, понуро опустив голову.
— Пошли, — наконец решил Рефухио.
Они двигались так быстро, как только могли, и в их сердцах не было места страху. На подходе к лагерю они наткнулись на труп индейца-часового, о котором Чарро даже не упомянул, как о чем-то не заслуживающем внимания. Им пришлось ползком забраться на вершину холма, откуда был виден лагерь.
Деревню нельзя было назвать большой — несколько шалашей из кольев и веток, стоящих на берегу крошечного ручейка. Тут и там горели костры, похожие сверху на желтые фонарики. Поблизости пасся табун лошадей. Возле хижин кое-где можно было заметить собак. По всей деревне сновали толпы ребятишек, а большинство мужчин сгрудились вокруг большого костра в центре. Женщины расположились немного поодаль.
Помощь подоспела слишком поздно. Исабель лежала рядом с затухающим костром, не подавая признаков жизни. Ее волосы были почти полностью сожжены, за исключением единственной пряди на макушке; одежда, которая еще оставалась на девушке, совершенно обуглилась. Ее ноги были покрыты бесчисленными ранами и кровоподтеками. К тому же одна нога у нее, похоже, была сломана. Всем показалось, что она уже мертва. Рефухио порывисто вздохнул и поднялся с земли.
— Погоди! Она шевелится! — хрипло прошептал Балтазар, взгляд которого был прикован к Исабель. Он был прав. Исабель дернулась и слабо пошевелила рукой. Одна из индианок заметила это и потянулась за дубинкой, которая лежала рядом с ней.
В руках у Балтазара оказался мушкет. Он прицелился и уже готов был спустить курок.
— Нет! — прошипел Чарро, схватив Балтазара за плечо. — Этим ты выдашь нас.
— Мне наплевать!
— А мне нет! Мы опоздали, приятель. Даже если нам удастся пробиться к Исабель и освободить ее, то это ничего не даст. Ей осталось жить всего несколько часов. Она едва дышит, а уж о том, чтобы скакать верхом на лошади с такими увечьями, и речи быть не может.
Балтазар сбросил руку Чарро и внезапно как-то обмяк, уронив мушкет. В его глазах показались слезы, и через секунду он плакал, как ребенок.
— Я не могу вот так оставить ее здесь.
— Но другого выхода нет. Если только ты не хочешь разделить участь Исабель.
— Мне следовало бы умереть вместе с ней, раз я не могу ей ничем помочь. Но если уж мне это не суждено, то я должен хотя бы избавить ее от страданий.
Все поняли смысл его слов и, скрепя сердце, вынуждены были признать его правоту. Никто не смел останавливать Балтазара, когда он направил оружие на женщину, которую любил.
Балтазар снова прицелился, но не выстрелил. Сначала у него начали дрожать руки, а скоро и все его крупное тело сотрясалось от рыданий. Его лицо болезненно скривилось, на лбу выступила испарина. Внезапно он затих.
Он протяжно застонал и опустил мушкет. Там, внизу, индианка подходила к Исабель, помахивая дубинкой. Балтазар содрогнулся, затем медленно поднял голову. Его взгляд остановился на Рефухио.
— Эль-Леон, — сказал он, — ты должен сделать это. Звук его голоса, в котором слышалось столько мольбы и муки, никого не мог оставить безучастным. В неровном свете далекого костра лицо Балтазара приняло странный желтоватый оттенок.
Лицо Рефухио исказилось гримасой боли, но он тут же взял себя в руки. Он на миг прикрыл глаза, затем снова открыл их.
Когда он заговорил, его голос был тихим, как дыхание ветра, но в нем слышались металлические нотки:
— Я сделаю это, Балтазар. Для тебя, и ни для кого другого. Но когда апачи услышат звук выстрела, они всей толпой сбегутся сюда. Вам всем следует покинуть это место. Поезжайте. Я скоро вас догоню.
Они повиновались. Все уехали, а выполнение самой трудной задачи Рефухио в который раз взял на себя. Они поминутно оглядывались, вздрагивали от каждого шороха и с замиранием сердца ждали
