вождем держалось несколько конных воинов и волшебник в длинной мантии и кожаном переднике.
– Хочешь убить его сам? – спросил Сорген Халаина, полуобернувшись.
– Я нанял тебя! – ответил тот дрожащим голосом. Спрятавшееся глубоко в шлеме лицо было бледным, с заострившимися чертами – будто князя поразила тяжелая хворь. Впрочем, страх чем-то похож на болезнь. Совсем недалеко, за валом, стоял княжеский конь, развернутый мордой на юг… Чего можно было ожидать от подданных столь смелого государя? Сурахийцы нетерпеливо перебирали ногами, как скакуны, которым не терпится понестись вскачь. С побелевшими от ужаса лицами они разглядывали приближающиеся шеренги противника.
Когда до них осталось меньше сотни саженей, войско Ануара замерло. Первый ряд опустился на колени, упирая щиты в землю, а поверху выставив арбалеты. Второй ряд в качестве опоры использовал верхушки кожаных шапок присевших воинов.
– Ого! – крякнул Гримал. – Где он набрал столько стрелялок?
Вопль ужаса огласил окрестности. Халаин проворно отскочил назад и прыгнул под защиту вала. Рухнув на живот, князь ногами вверх съехал по южному скосу. Его «гвардейцы», словно тараканы, заметались по сторонам, бросая оружие, сталкиваясь друг с другом. Сорген от души рассмеялся, показывая на них пальцем. Наемники сдержанно подхватили. Лимбул небрежно пнул упавшего сурахийца в бок, чем заставил его перевернуться на спину и застыть с несчастной гримасой человека, приготовившегося непременно умереть.
На каждого воина, оставшегося стоять лицом к опасности, пришлось по пять стрел, а то и больше. Со свистом они разрезали воздух, но на подлете к жалкой кучке наемников вдруг угодили в полосу дрожащего воздуха, воздвигнутую Соргеном в начале сражения. Над полем битвы расцвели десятки маленьких вспышек, будто бы вместо боя здесь решили устроить фейерверк. Все стрелы до одной исчезли, не оставив после себя ни кусочка дерева, ни перышка.
Вражеский волшебник бросил несколько шаров. С виду они походили на обычные камни, но летели намного дальше и по дороге загорались. Все это больше пригодилось бы при осаде – однако сурахийский колдун, по видимому, просто не имел в своем арсенале ничего лучше. Впрочем, горящие камни, как до них стрелы, были бессильны перед волшебным барьером. Разбившись на кусочки, все они попадали в траву.
К тому времени солдаты Ануара приблизились так, что стало слышно их тяжелое дыхание и скрип кожаных доспехов. Наемники неспешно выстроились в линию и стали стрелять из арбалетов. Тяжелые болты, выпущенные с такого небольшого расстояния, пробивали насквозь и деревянные щиты, и тела людей. Когда новый болт с басовитым свистом вспарывал воздух, он обязательно находил цель. С глухим стуком стрела прошивала щит и отбрасывала воина назад. Строй ломался, солдаты в ужасе отшатывались прочь от убитого, спотыкались о его беспомощное тело, которое истекало кровью… Не менее четырех десятков сурахийцев рухнули наземь мертвыми, но это не остановило многих других. Они видели перед собой горстку врагов и стремились как можно скорее достичь их и рассчитаться за гибель товарищей. При тридцатикратном преимуществе никакое волшебство не способно помешать им победить! Сорген видел проблески торжества на перекошенных лицах солдат, которые месяц назад мирно возделывали поля и лепили горшки из глины. Он тихо рассмеялся над их уверенностью, которая сейчас растает, как дым костра растворяется в небе.
– Эй вы, вернитесь, трусливые дети виноградных улиток! – закричал Сорген, обращаясь к бежавшим воякам Халаина. – Разве вы не желаете разделить со мной честь победы?
Впрочем, он с удивлением заметил, что Оль-Заль и еще несколько человек стоят рядом с наемниками, сжимая в руках обнаженные мечи. Весь отряд казался крошечной песчинкой, которую сейчас захлестнет, смоет без следа волна наступающих… Сорген купался в своем безбрежном чувстве превосходства над всей этой пыхтящей массой, такой самоуверенной и обреченной перед лицом его могущества. Его воля правит сегодня миром в этом его уголке. Он сегодня бог, повелевающий жизнью и смертью. Он – велик и могуч!
Взмахом руки заставив наемников прекратить стрельбу, Сорген пробежал вдоль их ряда. Каждого он касался талисманом, который достал из сумки: это был большой молочно-белый камень в оправе из бронзовых когтей. Стоило коснуться им воина – того укрывал полупрозрачный кокон, по форме похожий на куриное яйцо. Талисман назывался Щит Демонов и давал на некоторое время неуязвимость в бою.
Как раз к концу 'церемонии освящения' наемников первая шеренга вопящих от боевого гнева сурахийцев достигла волшебной полога из колеблющегося воздуха. Там, где сгорели стрелы, там, где разлетелись в крошки камни, на пути людей встала ревущая стена сплошного пламени. Комья земли, искореженные куски металла, тлеющие останки людей полетели в разные стороны, будто выстреливаемые из баллист. Вся первая шеренга воинов, самые опытные и смелые, лучше других вооруженные бойцы разом превратились в кучи пепла и мусора. Радужные разводы скользнули по небесам направо и налево, возвещая Соргену, что защитного полога более не существует; на обгоревшей земле топтались уцелевшие сурахийцы, причем некоторые из них побросали свое оружие и в ужасе закрыли лица.
Несколько всадников, метавшихся в середине растерянного войска, хриплыми криками призывали атаковать снова. Два воина, с белыми лицами и сумасшедшими глазами, вырвались из общей массы и кинулись на врага – один с голыми руками, второй с уродливым мясницким топором. Нестройные выкрики неслись следом за смельчаками – или безумцами. Воодушевившись в последний раз, остальные солдаты тоже продолжили атаку.
Сорген, к тому времени вскочивший в седло подведенного Лимбулом Дикаря, приветственно вскинул руки и расхохотался со всей доступной ему яростью в голосе. Ближайшие сурахийцы шарахнулись в сторону от этого зловещего оскала: колдун пришпорил коня навстречу лаве вопящих людей. Его скакун, привычный к суматохе и волшебству, спокойно поскакал галопом прямо в толпу. Сорген зачерпнул в кошеле Огненного порошка и развеял его по сторонам, стоило только коню врезаться в первую группу врагов. Он походил на сеятеля, вздумавшего взрастить на этом лугу смерть. Несколько людей по правую руку от Соргена превратились в горящие факелы; слева порошок упал главным образом на землю, заставляя сурахийцев плясать дикий танец, бросать щиты, оружие и спасаться бегством. Указывая на колдуна пальцами, испуганные воины пускались наутек, а их менее удачливые товарищи катались по траве в предсмертных судорогах, обугленные и дымящиеся.
Не обращая более внимания на удирающих пехотинцев, Сорген вынул Вальдевул и подхватил щит. С некоторых пор он наложил на свой меч чары, сделавшие его чуть легче, чем раньше, так что молодой колдун мог держать волшебный клинок в одной руке. Воздев Вальдевул, черный и зловещий, к небу, Сорген направил коня к всадникам, которые безуспешно пытались подбодрить пораженное страхом войско. Один из княжеских телохранителей рванулся вперед, однако Сорген без труда уклонился от удара мечом, а сам, полуобернувшись, легко рассек панцирь на спине врага вместе с плотью. Вальдевул гулко звенел в воздухе, будто бы довольный пролитой кровью. Увидев быструю смерть товарища, остальные телохранители поспешно присоединились к убегавшим. Один только князь в серебряной броне яростно махал мечом, выплевывая проклятия всем подряд – и своим, и чужим. Вдруг перед Соргеном возник черный всадник – волшебник в своем кожаном переднике, старом и потрескавшемся. Лицо колдуна тоже было потрепано временем, потемневшее, покрытое морщинами. Хлопнув в воздухе просторным рукавом, волшебник метнул в лицо Соргена горсть крупинок. В воздухе они издавали неприятный скребущий звук, словно кто-то решил скоблить чугунный горшок. Одна крупинка очутилась у Соргена на носу и быстро поползла по коже вверх. Судя по всему, это были ризулы, волшебные насекомые, выведенные не так давно одним волшебником с Запада. Они вгрызались жертве в плоть, проделывая там длинные извилистые ходы, отчего пораженный даже одним ризулом человек умирал от потери крови в жутких мучениях. Однако, Соргену они доставили мало хлопот: ведя походную жизнь, он был вынужден ежедневно, еженощно бороться с множеством разных паразитов – блохами, вшами, комарами и муравьями. По утрам он втирал в кожу яд собственного приготовления, отведав которого все твари моментально дохли; ризулы, какими бы волшебными они ни были, тоже не устояли. Едва успев укусить Соргена первый раз, ризул сдох и свалился вниз. Второй и третий, севшие на щеку и кисть руки, последовали за первым…
Тем не менее, боль от укусов, хоть и была едва заметной, разъярила молодого колдуна. Воздев меч, он собрался покарать вражеского волшебника, осмелившегося напасть на него вместо того, чтобы удирать во все лопатки. Старик сжимал в руках здоровенную веретенообразную палку, белую с желтым оттенком –
