разочарование в любви, которую он питал к Хейле, черной волшебнице из Зэманэхе. Она спасла ему жизнь в лесах северной Белоранны, она научила его искусству плотских утех, а потом предала. В тот самый момент, когда ее юный любовник дрался не на жизнь, а на смерть за свой замок, Хейла была с другим мужчиной. Из-за этого она не хотела вытащить Соргена из-под носа врагов, сжимавших кольцо, и он чуть было не погиб. В последний момент Хейла все же позвала его, открыв ворота сквозь иные миры… Обнаружив рядом с ней, на постели, соперника, Сорген ничего не сказал. Он не имел права ревновать, ведь она никогда не клялась ему в верности, не становилась его женой. Однако Хейлу это положение привело в ярость: может быть, ее грызло чувство вины, усугубленное покорностью и молчаливостью Соргена? Она кричала на него, плакала и проклинала, называла глупым мальчишкой, самоуверенным дураком и десятком других, более обидных прозвищ. Все так же молча Сорген повернулся и покинул ее дворец по темному мосту, двигаясь к черным зубцам гор на севере, точно так, как это ему пригрезилось раньше. Верный слуга Хак и два коня ждали его в Зэманэхе, отправленные туда загодя. Ничего больше не держало около Хейлы, и он вырвал ее из своего сердца.
Один, в чужой стране с природой, с особенным остервенением не принимавшей пришельцев. Это было суровое испытание, после которого либо сходят с ума, либо умирают, либо становятся крепче камня. Уйдя далеко на запад, вдоль берега моря, Сорген очутился в бескрайних Лиомайских болотах, где ему пришлось сражаться с полчищами змей. Он победил всех, начиная от крошечных тварей толщиной в палец, кончая устрашающими чудовищами, похожими на ожившие бревна, а потом сразил их повелителя, Человека-Змея Гэдбахуна. Война отняла у Соргена много сил: то, что не удалось чудовищам, едва не сделала коварная болезнь. Но верный Хак, с помощью жителей болот, благодарных за избавление от Гэдбахуна, смог доставить умиравшего хозяина к отшельнику Сё-Бауну. Старик выходил Соргена, и тот продолжил скитания. После долгих дней пути они покинули опостылевшие болота, углубившись в сухие пустыни далекого юга. Среди серых холмов и воющего ветра им встретился путник, назвавший себя Черным Странником. Это был старый и опытный колдун, оказавшийся для Соргена хорошим наставником. Три года они скитались вместе – Черный Странник Рабель, Сорген и Хак. Вся мудрость старого мага постепенно перетекла в молодого, впитавшего ее, как губка впитывает воду. Настало время, когда имя «Сорген» стало известно всему югу.
Это случилось в Йиказе, мрачном месте, зовущемся долиной Сырых туманов. Два волшебника, Скупердяй Зелоба и Турой-Зидара, жившие на разных концах Йиказы, вступили в схватку друг с другом. По велению жестокого случая каждый колдун был уверен, что другой призвал Рабеля себе на помощь, и два дня подряд сумасшедшие колдуны обрушивали на трех путников всю свою мощь. Когда битвы закончились, долина была завалена телами людей и чудовищ; оба забияки были сражены, а их жилища превратились в груды камней.
Увы, но Рабель пал в том сражении.
Сейчас, по прошествии года с того памятного дня, Сорген путешествовал один, с хорошей репутацией в кармане. К нему за помощью обращались те, кому досаждали чудовища, силы природы или же соседи. Сорген дорого просил, но за работу брался быстро и безжалостно. В короткий срок он стал еще более знаменит.
Здесь, в гостинице, сидя перед зеркалом, он неспешно размышлял о годах, прожитых на юге. Не в первый раз он думал: а может быть, жизнь все-таки покинула его там, в зловонных болотах Лиомайя? Или еще раньше… Отчего-то он жалел, что больше не горит желаниями, не срывается с места, повинуясь внезапным порывам. Он грустил по своей мести, тихо умершей с течением лет. Все, что он делал сейчас, представлялось сиюминутным, ненужным, неважным и глупым. Равнодушие прочно и надолго воцарилось в разуме и повелевало всем остальным. Бороться с ним он не имел ни желания, ни возможностей.
В глазах, смотревших на него из зеркала, не было никакого выражения – совсем как у той мертвой головы, что лежала в одной из его сумок…
Из комнаты донеслись звуки поспешных шагов. Вернувшийся Хак прервал воспоминания, в волнах которых плыл его хозяин. Отбросив все иные мысли, кроме заботы о чистоте собственного подбородка, Сорген потер его длинной ладонью.
– Хак, дружище! – закричал он. – Топай сюда. Мне пора побриться.
Покончив с туалетом, Сорген улегся в кровать. Рядом на столике стояла ваза с фруктами, которые он поочередно надкусил с выражением необоримой скуки на лице. За окном из трех стрельчатых сегментов бушевало яркое солнце, но внутри покоев волшебным образом сохранялась приятная прохлада. Отбросив недоеденный персик, Сорген смежил веки. Давненько он не отдыхал в таком приятном и тихом месте! Больше недели они с Халаином тащились по дороге из Фойзила в Сурахию. Города здесь попадались редко, все больше жуткие грязные деревни, состоящие из тесно прилепившихся друг к другу глинобитных халуп. Много часов Сорген провел в душных и тесных палатках, а от жары и комаров спасался только волшебством. Впрочем, всякий раз, когда рядом оказывался нытик Халаин, Сорген мужественно отказывался от магии и терпел лишения, к которым сам был привычен. Он был готов отдать комарам полстакана крови, лишь бы полюбоваться на мучения изнеженного князька. С каждым новым днем Халаин все громче стенал об утерянных сокровищах, которые почем зря тратит наглый узурпатор. Он плакал о ласковых наложницах, которые услаждают взор злодея, вздыхал по вкусной пище, которой тот набивает чрево в то время, когда настоящему государю приходится питаться жестким подгоревшим мясом с костров. Внутренне Сорген презирал князя и не очень старался это скрывать. Иногда он задумывался о том, какие чувства питает к нему в ответ Халаин, и приходил к выводу, что вряд ли это симпатия.
Сейчас, в мягкой постели, мысли вернулись к этой проблеме. Да, встрять в спор этих двух мелких тиранов, грызущих друг друга за клочок возделанной земли и толпу бессловесных крестьян – дело не простое… но зато интересное. Худо-бедно это развлечет его на какое-то время.
С такими размышлениями Сорген едва не заснул – однако, звук входной колотушки безжалостно развеял пелену дремоты. Молодой маг лениво приоткрыл глаза и увидел у кровати Хака, стоящего безмолвно, как призрак.
– Пусть войдут, – ответил он его вопрошающему взгляду. – Надеюсь, это нечто важное?
В комнату, осторожно ступая мягкими туфлями по шлифованным плитам около порога, пробрался коридорный. На ковер он зайти не решился: оставшись рядом с дверью, гостиничный служка глубоко поклонился и явил широко раскрытые глаза.
– О, достойный гость и уважаемый господин! К вам… – он едва не поперхнулся, но смог справиться со страхом. – К вам явился благородный рыцарь Белгман, княжеский советник! Он просит позволения войти!
Ужас в глазах коридорного говорил сам за себя: он никак не мог понять, кто же такой поселился в их гостинице, если сам главный наушник Ирдела спрашивает разрешения поговорить?
– Ну, пускай заходит, – милостиво разрешил Сорген, вдоволь налюбовавшись на трясущиеся губы слуги. Интересно, как бы он себя повел, если б получил отказ? Выбросился бы из окна? Коридорный, уже начавший покрываться красными пятнами, радостно кивнул и убежал.
Белгман вошел и застыл у двери для церемониального приветствия. Приседая на одной ноге, он далеко отставлял другую, а руками разводил по сторонам, словно изображал птицу. Выглядело это чрезвычайно глупо, особенно вкупе с немыслимо серьезным выражением лица советника.
– Да будет солнце над вашей головой, да прольется животворный дождь, да будет плодородной земля под вашими ногами! – провозгласил Белгман. Сорген кисло улыбнулся в ответ, как бы говоря, что ничего такого ему вовсе и не надо. Разглядывая посланника Ирдела, он поражался несуразности его костюма: вся фигура Белгмана клубилась пышными складками тонких тканей. Зеленоватый одмант, подобие кафтана со стоячим воротником, трубчатыми рукавами и множеством бесполезных украшений, вроде аксельбантов, рюшек, кружев и замысловатых узорчатых накладок. Через вырез на груди видна белая сорочка с жемчужными пуговицами и непременный газовый шарф, розовый с белой вышивкой. Ноги, одетые в облегающие желтые штаны, казались слишком тонкими и кривыми, а сапоги с загнутыми голенищами будто бы сползли и сморщились. На самом деле сложенный гармошкой сапог считался здесь изящным шиком – чем больше человеку удавалось сделать складок на сапоге, тем изысканнее считался его внешний вид.
Сняв обшитую парчой шляпу с высокой жесткой тульей, Белгман блеснул многочисленными перстнями. Прижав свободную руку к груди, где у него висел золотой медальон в виде солнца, с серебряной
