связывающая Вайборн с внешним миром. Внутри статуй билась жизнь. Они все воспринимали и, наверное, мысленно вопили от ужаса, когда колдун начал бросать их товарищей в запретную сторону. Одно, другое, третье изваяние поднимались в воздух и перелетали расстояние в несколько сотен шагов, чтобы очутиться под сенью деревьев.
Шло время, а небеса не разверзались. Мерзкая рожа демона не появлялась в небесах. Тогда солдаты наконец поверили и осознали, что получили свободу.
… И вот, по прошествии нескольких дней, Девлик снова вел за собой маленькую армию. Две тысячи триста сорок воинов в ветхой броне и с затупленным оружием, украшенные забытыми всеми гербами. Они вышли в долгий путь вослед новому повелителю, которому молились, как богу.
Застывшими дорогами они совершили марш-бросок до Нолан-Анна, столицы Белоранны. Там с помощью денег или беззастенчивого грабежа Девлик смог кое-как одеть и экипировать солдат. Теперь они стали больше похоже на армию, а не на сборище нищих, как это было раньше. Впрочем, никто не поставил бы и гроша на победу этих вояк, слишком уж нелепо и жалко выглядели они. Никакой однообразной формы не было, да и те одеяния, что удалось достать, отличались крайней простотой и великим разнообразием. Рыцарь Миланор, тощий и прямой, как жердь, сменил свои ржавые доспехи на двухслойный суконный полушубок с оторочкой из побитого молью меха лисы. Из-под водруженной на голову медвежьей шапки, похожей на бесформенный мешок, торчали пряди грязно-желтых волос. Клячу, на которой ехал Миланор, по-видимому, собирались пустить на колбасу, такая она была дряхлая. Тем не менее, в глазах бывшего грешника и кутилы горел яркий огонь преданности и настоящего, всеобъемлющего счастья. В любой момент он готов был исполнить любой приказ своего избавителя и умереть в последний раз, чтобы наконец получить покой. Немногочисленные офицеры, экипированные так же небрежно и разношерстно, ничем не отличались по настрою от Миланора, да и солдаты тоже готовы были пойти на все. Никакие лишения, никакие будущие передряги не казались им хоть сколько-нибудь страшными или невыносимыми по сравнению с тем, что они пережили и чего избегли благодаря Девлику. Умереть за него – самое меньше, что мог дать каждый. И они готовы были брести по колено в снегу, сносить жестокий напор зимнего ветра, кидающего в лицо горсти острой ледяной крупы, идти в метель и гололед, не останавливаясь до самого позднего вечера и выходя в дорогу ранним, непроглядно темным утром. Ни одного ропота, ни одного дезертира – только преданность и готовность жертвовать собой. Когда тот, кто оказался слишком слаб, чтобы перенести тяготы пути, умирал прямо посреди перехода от одного селения к другому, товарищи хоронили его со слезами радости и счастья.
Сорген оценил бы это, но Девлику было все равно. Он торопился, не обращая внимания на тех, кто шел за ним.
За белыми лесами Белоранны началась плоская степь, усеянная рощами и полосами кустов, заключавших в объятия голых ветвей русла мелких речушек. Удельные княжества сыто и беззаботно зимовали; щедрая зима навалила снегу на их поля, что обещало весной хорошую всхожесть озимых и достаток влаги. Однако когда грязные и бородатые солдаты стали отбирать на дворах побогаче коней и еду, крестьяне едва ли не в первый раз пожалели об отсутствии своих драчливых господ. Девлику не было дела до того, что удельные князья и их владения считались союзниками Черных – деньги у него закончились, а солдатам требовалась еда, все новая и новая одежда, а также великое множество лошадей. Постепенно большая часть отряда превратилась во всадников, остальные же сели на телеги, также отобранные у крестьян. Скорость передвижения армии увеличилась, а умерших сразу стало намного меньше.
В тех краях войско Воскресших, как они сами себя называли, славно поживилось. Теперь уже любой солдат мог похвастаться шубой или добротным кафтаном, зимними сапогами с меховым подбоем и меховой шапкой. Один только Девлик остался таким, каким был – укутанным в драный тонкий плащ, с капюшоном на голове вместо какой бы то ни было шапки. Стороннему наблюдателю было бы жутко смотреть на него, с облепленным нетающим снегом лицом и трепещущими на пронзительном ветру одеждами. Впрочем, сторонних наблюдателей им по пути почти не попадалось. Изредка встречалась повозка шального купца, рискнувшего отправиться в путешествие по разоренным войной краям, или же телега, везущая в родной город труп убитого в Империи княжеского офицера.
Через три недели путешествия от Нолан-Анна армия добралась до границ Энгоарда, голодного, разоренного, полувымершего. Отряды Черных забирались далеко на север, уничтожая маленькие группы Белых, по каким-либо причинам не принявшие участия в сражении во владениях Бартреса. Села и деревни жестоко разграблялись и сжигались; те жители, что оставались дома в надежде на милость захватчиков, зачастую бывали убиты, все до единого, от мала до стара. Тегам, Байдез, Акитсан и Троллер производили гнетущее впечатление – по слухам, в этих землях нетронутыми остались только несколько городов, обладавших собственной стражей. Черные опасались связываться с большими силами противника, а может быть, им было приказано не трогать городов.
В самом начале месяца Окончания зимы, когда солнце и в самом деле начало хорошенько пригревать спину в погожие деньки, армия Воскресших достигла прежних владений Бартреса. По энгоардскому календарю недавно наступил новый год, 2004-й от основания Империи. Как и гласили древние предания, великому государству было отмеряно простоять двадцать веков и пасть на двадцать первое столетие. Никто из живущих ныне не мог в самом страшном сне представить, что старое поверье сбудется так скоро. Сверкающие белые снега покрывали просторы Энгоарда на многие льюмилы во все стороны света, но половина страны под ними знала лишь смерть, запустение и упадок. Хотя на востоке и на севере продолжали реять стяги Императора, хотя копились под ними силы для контрнаступления против армии наглых захватчиков, никто уже не мог сказать, что жизнь может стать прежней. Великой стране, самому большому образованию народов во всем мире, оплоту Белого Бога-Облака уже не подняться.
Тарерик, восемнадцатый Император из династии Гарина, севшего на трон в самый первый год Энгоардской эпохи, еще царствовал в Делеобене, достающим шпилями до небес. Он призвал под свои знамена невиданные прежде армии и заставил страну выжимать из себя все соки ради того, чтобы одержать победу… Но в могучем прежде теле Империи, как бацилла чумы, плодилась и размножалась зараза. Император отложил решительный удар до весны, чтобы не быть скованным снегами и холодами – и просчитался. Отряды Высоких со всех провинций были созваны поближе к столице, чтобы быть готовым отразить любое внезапное наступление врага; однако Черные, воспользовавшись этим, напали на оставленные без защиты земли в центре страны. Крестьяне – те, что уцелели – роптали и уходили в леса, отказываясь посылать припасы в далекую столицу. Высокие, узнавая о разорении своих земель, открыто возмущались и ставили под сомнение правильность политики государя. Не менее десятка высокородных господ вследствие этого лишились голов, и это также не добавило сплоченности и крепости в стане Белых.
Кроме того, юго-восточные границы ослабшего колосса терзали кочевники, с жадностью падальщиков набросившиеся на живое еще тело. Несколько Владений было разорено так сильно, как этого не случалось уже несколько сотен лет; оттуда тоже ползли к столице невидимые, но опасные щупальца недовольства и предательства. Император отказывался посылать войска для защиты южных владений; те отряды, что оставались там, были истреблены. Четверо Высоких, тайно, один за другим, увели своих солдат на юг, чтобы сражаться за родные вотчины: двое были разбиты ордами степняков, намного превосходивших энгоардцев в свирепости и численности, а двоих уничтожил сын Тарерика, посланный вослед «предателям» во главе гвардии.
Такой были Империя перед лицом самой страшной за двадцать веков угрозы – шатающийся великан, раздираемый болезнями, с плохо слушающимися руками и ногами. Угроза гражданской войны нисколько не изменила намерений Императора, планомерно готовящегося к весенней кампании. Собрав самое мощное войско, которое он только мог собрать, Тарерик собирался прихлопнуть Черных, словно назойливого комара.
Но комар этот выпил уже столько вражеской крови, что мог считать себя победителем. За минувшую зиму армия Ргола непрерывно росла. Заслышав о победах Черных, со всего мира в Энгоард сползались полчища наемников, желавших нажиться на войне против такой богатой страны. Из Тсуланы и Мейоны приходили пополнения; пополнялись ряды членов Теракет Таце. Грядущая битва обещала стать самой великой с тех самых пор, как в непрерывных войнах была рождена Империя.
В самом Бартресе – грязном, запущенном, с разоренным садом – Девлик не обнаружил армии Черных. Ргол оставил в бывшем поместье Симы сотню тсуланцев, погрязших в пьянстве и разврате.
